– А метеоритной стали у тебя столько есть? – спросил Хаттори.
– Должно хватить. Не хватит, скажи, я найду.
Кузнец кивнул.
– Работа интересная, спасибо. Давно я такого не делал. – Хаттори сложил всё на рабочий стол. Среди оселков, молотков, лоскутков кожи, слитков железа и чертежей лежала начищенная и заточенная карабела Ольгерда. Её ножны отмокали от крови и грязи в тазу рядом.
– Приходи через пару дней. Будет тебе лучший меч.
– Спасибо, Хаттори.
Кузнец кивнул ведьмаку, развернулся и стал подниматься по ступеням. Ведьмак хотел было открыть дверь, заставил себя остановиться и обернуться.
– Карина?
Канарейка улыбнулась ведьмаку на удивление безмятежно.
– Я могу с тобой поговорить?
Эльфка повернулась к соглядатаю, но ничего не спросила. Он молча встал, будто стряхивая с себя остатки оцепенения, за эльфкой и ведьмаком вышел на улицу.
– Вообще-то, я хотел поговорить только с ней, – холодно заметил ведьмак.
Эльф-соглядатай взглянул на Канарейку. Та быстро нашлась.
– Знаешь, Геральт, это мой давно потерянный брат, – соврала она, даже не пытаясь выглядеть убедительной. Фиакна закатил глаза. – Сначала он потерялся, а теперь нашёлся и боится людей. Ни на шаг от меня отойти не может!
– Не сильно-то вы похожи.
– Мы от разных матерей, – Канарейка вкрадчиво посмотрела Геральту прямо в глаза. Это значило что-то вроде «не задавай вопросов».
– И вообще его подбросили тролли, – в тон эльфке закончил ведьмак. – Как скажешь. Мы можем поговорить без твоего «брата»?
Канарейка обернулась к Фиакне. Тот стоял в двух шагах позади неё, скрестив руки и всем видом показывая, что до их разговора ему нет совершенно никакого дела. Но, понятное дело, он ловил каждый звук.
Эльфка покачала головой, хмурясь. Маска её беспробудного счастья треснула. Только теперь Геральт заметил, что улыбки её были натужны, а в глазах мелькали тени.
– Геральт, он уже?.. – спросила Канарейка сдавленным голосом, глядя в сторону.
Фиакна выразительно прокашлялся – он не услышал её слов.
Ведьмак нахмурился, сел за стол, предназначенный для тех, кто знает о Хаттори только благодаря его вареникам. Канарейка опустилась на лавку напротив.
– Нет, – сказал ведьмак. – Я говорил с ним два дня назад.
Слова шли через силу, застревали в горле, как в спешке непрожеванные куски мяса. Душили. Канарейка сидела с абсолютно каменным выражением лица, даже не пытаясь делать вид, что она что-то слышит. Всё-таки заметив, что ведьмак замолчал, она улыбнулась и подпёрла голову рукой.
– Он просил время. И я уехал.
Канарейка рассматривала столешницу.
Фиакна сел за соседний стол, достал самокрутку, закурил.
– Он был зол, когда я сказал ему, что ты знаешь о святилище.
Эльфка невесело хмыкнула.
Город вокруг гудел, звенел, бренчал, стучал, кричал разными голосами. За столом была тишина. Так много стоило сказать, так много из этого говорить было нельзя.
Канарейка действительно привыкла и, может, даже полюбила ведьмака, пока они вместе выполняли желания атамана.
Могла ли она подумать о чём-то подобном тогда, дождливым вечером, когда она встретилась в «Семи котах» со своим старым знакомым?..
– Нильфа, нанявшего Орден, вынудил на это О’Дим.
– Зачем?
– Я пытаюсь понять… – Канарейка замолчала, рефлекторно протёрла лоб рукой. – И всё никак не могу.
– А от твоего «брата», – Геральт кивнул в сторону Фиакны. Тот выпустил изо рта облачко дыма, повернулся к ведьмаку. – Ты ждёшь от него неприятностей?
Канарейка грустно улыбнулась.
– Спасибо, Геральт. Я справлюсь.
У неё не было сил говорить ещё о чём-то, это было очевидно даже Геральту. На мгновение ему вспомнилось, как он чувствовал себя, когда думал, что Цири мертва. Что мертвы Трисс и Йен.
– Если что, у тебя есть друзья. Они обыкновенно любят ввязываться в истории, спеша на помощь другу. Считай меня одним из них. – Ведьмак поднялся из-за стола, невольно вторя словам, которые ему когда-то сказал Регис. – Прощай, Карина. Думаю, мы ещё увидимся.
Канарейка улыбнулась.
– Обязательно увидимся, Геральт из Ривии.
Эльфка долго смотрела вслед ведьмаку, пока его спина с двумя мечами – одним для людей и вторым для чудовищ – не потерялась в толпе.
Дальше день тянулся чудовищно долго. Канарейке было нечем себя занять, она делала вареники, слонялась по городу, кидала камешки в воду с мостков в доках. Эльфка вышла в город без плаща, не скрывая лицо – она не делала так уже слишком давно, и от мысли, что её кто-то может узнать, горячилась кровь. В её голове даже пронеслась мысль – неплохо бы, чтобы её теперь схватили стражники.
Канарейка думала, что впервые в жизни была готова поплатиться за всё, что совершила. Но если бы она была до конца честна с собой, то смогла бы понять – она просто боялась убивать ещё раз. И дело было совсем не в том, что она боялась взять на душу ещё один грех. В каком-то диком неестественном страхе. Эгоистичном. Личном. Руки и глаза тех, кого она убила и так слишком часто являлись к ней во снах. Скрежет ногтей и немой крик, спрятанный в глубинах десятков глаз. Немой ужас, тремор, холодный пот, в котором Канарейка просыпалась среди ночи на мокрой подушке.
Она боялась убить ещё раз потому, что как-то очень резко и внезапно осознала собственную смертность. Сколько бы у неё не было доводов и печалей против большой продолжительности жизни старших народов, срок, в который ей позволялось оставаться ребёнком, а потом другой – ещё более продолжительный, в который она была бездумной машиной для убийств, и понимание того, что впереди ещё века полтора – если не больше, расхолаживал.
Но ведь её жизнь – и жизнь Элихаля, жизнь Хаттори и Биттрегельда – мог в любую секунду закончить одним резким движением кто угодно.
И даже бессмертие Ольгерда, так поначалу её заворожившее и расстроившее, имело конец. И на него нашёлся свой палач.
Над Новиградом сгустились тучи, вдалеке загремел гром. Понтар мгновенно потемнел, и темнота его глубин была похожа на глаза Гюнтера О’Дима. Только у глаз торговца зеркалами, в отличие от Понтара, не было дна.
Планировал ли он всё это? Может ли хоть кто-то так далеко планировать?
Не слишком ли много трудов было положено на то, чтобы просто разжиться ещё одной душой?
– Если ты планируешь сдохнуть от лихорадки, то давай без меня. – Молчаливый наблюдатель, к которому Канарейка уже успела привыкнуть, вдруг подал голос.
Начался ливень. Понтар будто перевернули, и он теперь весь целиком обрушился с неба.
Эльфка поднялась с мостка.
– И пора бы уже собираться. Закат скоро.
Закат был скоро, а ещё ни один стражник даже не встрепенулся при виде Канарейки. Нарочно она не стала бы искать способа «соскочить» – всё-таки на кону стояли жизни её близких. Но эльфка всё ещё не была уверена в себе, в собственных руках. Смогут и они ещё раз убить после того, что она пережила?
Дом Бартлея вар Ардала был в Золотом городе. Дозоры, стоявшие на каждом углу, либо дремали, либо играли в гвинт на ящиках и бочках.
Фиакна и Канарейка даже не пытались прятаться в тенях или под капюшонами – тогда бы они вызвали больше подозрений. Эльфы спокойно шагали по улице, вели дурную бессмысленную беседу о налогах, которые никогда не платили, и дороговизне ночлега, который всегда могли найти бесплатно. Стражники не обращали внимания на болтающихся неподалёку эльфов – богачи из Золотого города, особенно нильфгаардцы, любили нанимать слугами нелюдей. Платить им можно было меньше, обращаться – хуже.
Наконец эльфы свернули в тёмный переулок, заваленный мешками и ящиками. С крыши одного из домов свисала лестница.
– Дальше – по крышам. Только тихо.
Канарейка взглянула на хлипкую даже на вид лестницу, рефлекторно сжала эфес карабелы. И тут же поймала себя на этом.