Карина вошла внутрь, часто моргая, пытаясь прийти в себя. Неосторожно наступила на круг пентаграммы, линия под подошвой домашних туфель стёрлась.
Значит, это сейчас действительно происходило с ней.
Насколько можно было это сказать о ней.
Манускрипты о гоэтии и демонологии, исследования сомнительных профессоров Оксенфурта и гениальных – Риссберга, фиалы с кровью, о происхождении которой она не хотела ничего знать, – всё в каком-то полусне закружилось вокруг неё, земля выскользнула из-под ног, и она рухнула на пол, стирая юбкой меловые рисунки.
– Мам! – Иоланта вбежала в комнату, неуклюже придерживая подол, бросилась к эльфке. Та зашлась громким болезненным кашлем, царапающим нёбо, и, только откашлявшись, заметила у своих ног длинную тень. Она подняла глаза. На пороге стоял Ольгерд.
– Я могу узнать, что вы здесь делаете? – металлическим голосом спросил он, скрестив руки на груди. Его пронзительный взгляд, идеально прямая спина, медленное глубокое дыхание, решительность и готовность ко всему в каждом жесте – всё, за что Карина когда-то полюбила его, теперь бесконечно пугало.
– Ты уже вызвал… – Карина прочистила горло, приподнялась, села на полу, с вызовом глядя Ольгерду в глаза. – Ты уже вызвал его?
Фон Эверек заметно удивился, хотя и попытался это скрыть.
– Кого?
– О’Дима.
Холодные серые глаза, которые смотрели на Ольгерда, не принадлежали Карине, последние пятнадцать лет жившей словно у Лебеды за пазухой. Они принадлежали убийце, чья жизнь была ежедневной борьбой.
Конечно, этот Ольгерд этого не знал, как не знала и Иоланта. Поэтому чужой взгляд их пугал на каком-то бессознательном уровне, как пугает резкий крик в ночной темноте или холодная сталь, поднесённая к горлу.
Ольгерд молчал.
– Иоля, выйди.
Девушка с неохотой, довольно явно написанной на лице, встала и вышла из кабинета, закрыв за собой дверь.
– Откуда ты знаешь?
– Неважно. Помоги мне встать.
Ольгерд крепко схватил её за руку.
– Откуда? – повторил он.
– Я уезжаю, Ольгерд.
– Куда ты поедешь в таком состоянии? – Он взял её за вторую руку, но она резко извернулась, высвободившись, отскочила на шаг назад.
– Не трогай меня, – шёпотом процедила Канарейка. Чтобы Иоланта, наверняка стоявшая за дверью, не услышала.
– Да что с тобой?!
– Ты не он! Ты не тот Ольгерд! – продолжала истерично шептать Канарейка. Подняла взгляд наверх, к потолку, набрала в лёгкие воздуха и крикнула так громко, как только могла:
– Слышишь, О’Дим, ты не смог меня обмануть!
– Ты не в себе, Карина.
О да, она действительно была не в себе.
Канарейка резко дёрнулась вперёд, под руку Ольгерду, шмыгнула в дверь и, пролетев мимо стоявшей Иоли, рванула вниз по лестнице. Фон Эверек не сразу успел среагировать, но затем бросился за женой, столкнулся на первом этаже с усатым и худющим Бернардом, чуть не сломав его пополам. Выскочив на улицу, успел увидеть только как его жена, уже пару месяцев не находившая в себе силы даже на то, чтобы встать с постели, лихо выбила из седла крайне некстати приехавшего почтаря, пришпорила его коня и была такова.
Перед глазами скакали цветные пятна, лошадь несла куда-то вперёд по тракту, а Канарейка пыталась восстановить дыхание.
– Ты уверена, что сделала правильный выбор?
Голос звучал отовсюду сразу. Или просто был в её голове.
Канарейка прыснула.
– А ты уверен, что твой план только что не покатился ко всем чертям?
Он хмыкнул.
– Отличное чувство юмора, Карина. Позволь спросить, куда ты едешь?
Канарейка молчала, подгоняя лошадь, прижимаясь к её шее, словно бы пытаясь спастись от этого жуткого навязчивого голоса в голове.
– Я не из праздного любопытства. Только если ты направилась далеко, могу сократить твой путь: это всё-таки мой мир.
– У меня достаточно времени.
– Ты заблуждаешься.
Канарейка не знала, куда ехать, но вариантов у неё было не так уж много.
Вересковка.
Ехать туда было довольно долго, близился закат, она едва ли успела бы и к рассвету, учитывая, что конь и так был уставшим.
Всю ночь было ужасно холодно. Канарейка сбежала из дома в тонком домашнем платье, а самочувствие стремительно ухудшалось. Она пыталась бороться со сном, не давала себе закрывать глаз и дремать, будто бы от этого могла зависеть её жизнь. Она чувствовала это.
Канарейка проехала деревню стороной, пытаясь отвести взгляд от огонька, горящего в окошке дома на краю деревни. Дома, жмущегося к кромке леса.
– Вспомни, какой сейчас год, – шёпотом наставляла она себя, пытаясь успокоиться и не повернуть к нему. – Они оба уже очень давно мертвы. А Вересковку разгромила Дикая Охота.
Канарейка договорила это как заклинание и бросила взгляд на разрушенную деревушку с выбоинами в стенах, тлеющими крышами и сугробами, завалившими подступы к домам. Ни одной живой души не могло оказаться в этой деревне.
Эльфка рвано выдохнула и повернула коня в сторону леса.
Она очень смутно помнила, как найти ту поляну. В конце концов, она была там больше жизни назад. С час поплутав во тьме и чуть не утопив коня в болоте, она спешилась и, ударив жеребца по крупу, зашагала дальше, в темноту. Становилось всё хуже и хуже. Каждый шаг требовал колоссальных усилий, Канарейке приходилось шагать, опираясь о стволы деревьев, путаясь в подоле собственного платья. Укорачивать его уже не было сил.
– Ты всё ещё считаешь, что у тебя достаточно времени?
Этот голос в гулкой темноте казался ещё более жутким, нечеловеческим.
– Милая моя Карина, ты же не глупая девочка. Подумай, сколько же времени прошло там, в твоём мире?
Канарейка упрямо шагала вперёд. Кажется, среди деревьев показался просвет.
– Думаешь, что души Ольгерда и Геральта ещё не принадлежат мне?
– Я всё ещё здесь.
– Именно твоё завораживающее упрямство заставило меня потратить на тебя столько своего времени, – Гюнтер О’Дим рассмеялся раскатисто, видимо, находя это какой-то невероятной шуткой.
Канарейка нашла нужную поляну, раздвинула кусты и тут же рухнула без сил на тёмно-изумрудную траву. Над её головой сплетались в причудливый купол ветви деревьев.
– Ну и что же теперь? – он сел на траву рядом с ней, прокручивая между пальцев деревянную ложку.
Канарейка перевернулась на живот, хватаясь за траву, поползла к середине поляны. Силы покидали её.
– Когда я выберусь… Ты вернёшься в дыру, из который вылез…
– Ты умираешь, Карина.
Она больше не отвечала. Несколько минут он молча наблюдал за её попытками сдвинуться с места. Каждый раз она падала лицом вниз, сдавленно вскрикивала.
– Должен признаться. Я впервые солгал тебе.
Демон играл человеческие эмоции так старательно, что Канарейка почти поверила в то, что он сожалеет.
– Сказал, что ты встретишься с самым страшным врагом, но не рассчитал, что у тебя их два.
Гюнтер О’Дим хмыкнул уже прямо перед ней, сидя толстых корнях древней ивы.
А Канарейка наконец доползла до нужного места. Здесь.
– Память…
Каменная плита всего с одним словом.
– А тебе, Aen Seidhe, – обратилась кошка к Канарейке, – ключи от будущего нужно найти в прошлом. А ключи от прошлого – в будущем.
Глаза Канарейки закрылись, она протянула руку вперёд и почувствовала кончиками пальцев гладкую поверхность.
Всего с одним словом, с каким же?! Кто же мог быть оставлен здесь? Что же значило для неё это место, ворвавшееся в память с грохотом и ворохом осыпавшихся цветных зеркал?
Ветер зашумел в листве, солнце показалось из-за горизонта, роняя редкий рыжий свет сквозь кроны деревьев.
– И время.
О’Дим хлопнул в ладоши, и в уши ударила звенящая тишина.
Эта тишина рвала перепонки, давила на череп и приводила в какой-то первобытный ужас. Она была искусственной, магической. Потусторонней. Канарейка всеми силами пыталась вспомнить что-то важное, самое важное в её жизни, но тишина гремела в ушах так, что не было решительно никакой возможности сосредоточиться даже на собственных мыслях.