Наверное, это был конец.
Кто-то, наверное, сам Господин Зеркало, прошёл рядом с её головой – она почувствовала вибрацию. Спустя мгновение что-то лёгкое и мягкое легло ей в ладонь. Что-то нежное, похожее на слово…
– Athair…
Тишина разбилась на мелкие осколки, Канарейка с усилием разлепила ссохшиеся веки.
На её ладони лежал раскрывшийся голубой бутон. Точно такой же, какой ей когда-то оставил на этой поляне олень.
А рядом с ней на траве сидел старый эльф с усталыми глазами и седыми волосами, заплетёнными в косу. Он улыбнулся Канарейке.
– Со временем я тебе помогу, – сказал он. Глаза эльфки начали заливать слёзы.
Он сжал её ладонью бутон.
У него была одна рука.
– А второго врага тебе предстоит победить самой, – эльф посмотрел вперёд на горящее над лесом зарево рассвета. – Но ты, похоже, будешь не одна.
– Athair…
– Тс-с-с, luned. Этот hen и после смерти кое на что сгодится.
– Кажется, я должна тебе уже вторую жизнь… – проговорила Канарейка, чувствуя, что не может больше бороться с усталостью.
Под лучами восходящего солнца она умерла в этом лживом мире Гюнтера О‘Дима. И мир рассыпался в щепки вслед за ней.
То, что Канарейка уже довольно давно не приходила в себя, вызывало сильное беспокойство.
Геральт очнулся довольно давно, сразу же заверив, что О‘Дим низвергнут туда, откуда он вылез. Не слишком сильное утешение в отношении бессмертного демона, но по крайней мере он теперь не находился в плане, то есть мире, где располагался Континент.
Почему же в таком случае не приходила в себя Канарейка, оставалось загадкой. Мучительной, жгучей, изводящей Ольгерда всё сильнее с каждой минутой.
– Пульс есть, но очень медленный.
Ведьмак встал, подошёл к Ольгерду, упрямо и сосредоточенно глядящему вперёд, на занимающийся рассвет.
– Может, водки? – предложил Геральт.
Атаман протёр лицо рукой.
– Давай, ведьмак.
Они сели на бывшие ступени храма, стали молча по очереди глотать из бутылки.
– Ты даже не скажешь, что я в этом виноват? – спросил Геральт, сделав очередной глоток.
– Прости, Геральт.
Атамана, похоже, водка не прошибала. Он был серьёзен и хмур.
– И спасибо.
Внутри него бушевал миллион пожаров, живое горячее сердце сжималось в каменный комок при каждом ударе, а затем болезненно разжималось опять в кусок обжигающей плоти. Оно словно пыталось биться за двоих.
Он не чувствовал себя настолько омерзительно уже так давно, что и не мог посчитать лет.
– Скажи, Геральт, нам остаётся только ждать?
Ведьмак хлебнул из бутылки, отставил её в сторону. Всякое желание расслаблять разум исчезло.
– Она жива. Я слышу её сердцебиение.
Молчали долго. Им больше нечего было друг другу сказать. Они узнали друг друга и поняли, и именно это мешало им говорить о какой-то чепухе вроде ежегодного разлива Понтара или цен на зерно.
У них обоих было то, чего никогда не было у другого.
Солнце выскользнуло из-за горизонта, на мгновение ослепило сидящих к нему лицом ведьмака и атамана. Они прикрыли глаза руками, а когда зрение вернулось к ним, увидели, что Канарейка приподнялась на локтях с заботливо расстеленного под ней кунтуша.
Оба мужчины резко встали, Ольгерд с помощью магии резко дёрнулся и растворился в туман рядом с ведьмаком, оказавшись возле эльфки. Он притянул её к себе и крепко обнял.
– Идиотка, кретинка, что бы я делал без тебя, – тихо и торопливо заговорил атаман. – Безумная эльфская баба.
Канарейка обняла его в ответ.
– Бессмертный мудозвон, не хотел бы, чтобы я за тобой попёрлась, не строил бы из себя грёбаного рыцаря.
Она почувствовала знакомый и родной запах перца и сладкого табака.
– Ты знаешь, сегодня первый день лета, – прошептала Канарейка.
– Я чувствую, – ответил Ольгерд, проводя рукой по её волосам.
Геральт чувствовал себя лишним во время этого счастливого воссоединения. Он молча закрепил мечи на перевязь и с кошачьей беззвучностью исчез в чёрном зеве пещеры. Здесь больше не нужен был ведьмак.
Но что-то подсказывало ему, что он ещё обязательно встретится с эльфкой-убийцей и атаманом вольной реданской компании.
Комментарий к L. Буря
Foile – глупая, тупая.
Athair – отец.
Luned – доченька.
Hen – старик.
____________________________________________
Не спешите разбегаться, после титров будет эпилог.
========== Эпилог ==========
Что-то кончается, что-то начинается.
Старая эльфская пословица
Воздух стоял на месте, тучи над головой тужились, будто из последних сил удерживая в себе дождевую воду. Было дьявольски душно.
Вечерело, начинало темнеть.
Всадник глянул на небо, негромко выругался и пришпорил коня.
Он уже порядочно опаздывал.
Чем ближе было к Новиграду, тем страннее и извилистее петлял тракт среди хуторов, застав, болот и лесов. Наездник сверился с указателем и свернул с дороги, решив срезать только начинавшими всходить полями.
Кто знал, что они могли натворить, пока его ждали. Он не хотел лишний раз искушать судьбу.
На месте он был через час. Возле коновязи стояли три знакомых ему лошади: гнедой жеребец, мерин в яблоках и сивая кобыла. Видимо, больше никто не хотел провести этот летний вечер в, несомненно, одной из достойнейших развалюх Редании среди ароматов конского дерьма и перегноя, потягивая протекающую кружку кислого пива. Ведь корчма «Семь котов» была именно таким местом.
Тем лучше.
В корчму он вошёл быстро, почти влетел, скрываясь от обрушившегося на землю ливня, пряча под полой кунтуша тубус с бумагами. Сегодня их встреча должна была состояться именно здесь, хотя обычно он бы и не ступил на порог этой дрянной забегаловки, имевшей славу среди низших слоёв криминалитета всего Севера. К каким сам Ольгерд фон Эверек себя, естественно, не причислял.
Хозяйка корчмы окинула его безразличным взглядом, тут же снова принялась за резку овощей.
Здесь было душно, накурено, бледные огоньки свечей, воткнутых в бутылки на столах, пускали на стены дрожащие тени.
Занят был только один стол, в самом углу, у стены, дальней от входа. Две женщины и мужчина. В капюшонах, скрывающих лица, склонились к столу, ведя негромкую беседу и потягивая здешнее пойло.
Он не мог себе представить, как они могли пить это и всё ещё не рухнули на глинобитный пол, хватаясь за животы и глотки.
Со стуком опустилась на стол бутылка «Эрвелюса».
– О, а вот и атаман, – просияла Эльза, опуская капюшон. – Когда к нам пришло это странное письмо, мы уже и не знали, что и думать, решили законспирироваться.
Бертольд стянул с себя явно досаждавший ему всё это время плащ, подорвался встать с лавки, но Ольгерд остановил его жестом и опустился на лавку сам. Канарейка сдержанно кивнула ему. И тут же почувствовала колючий и пристальный взгляд Эльзы.
Повисла тишина. Одна из тех, которые длятся всего несколько мгновений в знак растерянности только встретившихся, но кажется, что она тянется минут десять, не меньше. Что-то было у всех собравшихся здесь за душой, какой-то ком сидел в горле, не давая начать говорить и наконец распутать узлы, которыми их связала судьба.
Эльфка достала из-за пояса метательный ножик и принялась открывать им бутылку вина. Только чтобы занять чем-то руки и не оправдываться даже взглядом. За своё поведение, деланое равнодушие, злость.
Она наконец разрушила тишину.
– Ты нашёл то, что искал?
– Нашёл, – свежая брови к переносице, ответил Ольгерд. Его холодные зелёные глаза, оставшиеся такими же даже после того, как его сердце перестало быть каменным, смотрели на Канарейку пристально.