Ольгерд выдохнул густой сладковатый дым и сказал наконец:
– Я не хотел говорить в присутствии ребят.
– Есть, о чём? – мгновенно огрызнулась Канарейка.
– Есть.
Ольгерд протянул ей свою трубку, стал отворачивать крышку тубуса.
– Я подёргал кое-какие ниточки, нашёл достаточно историй, сказок, проклятий, легенд и свидетельств, чтобы сложить всё это и попробовать напасть на след О’Дима. На то, откуда и когда он пришёл.
Канарейка, хмурясь, седлала медленную затяжку. Ей уже не нравилось, что он задумал.
– Исчезнувший класс в Бан Арде, проклятый дом под Боклером, кровавая свадьба в деревушке под Цинтрой, пропавшее сотни лет назад святилище где-то здесь, прямо в Редании… – Ольгерд зашуршал бумагами, показывая, сколько всего узнал. Затем свернул их в рулон, вернул в тубус. Взгляд его был холоден. – Все эти истории упоминают о каком-то бродяге или торговце, которому кто-то отказал или загадал желание. Его след можно найти и отследить.
– Чтобы что? – Эльфка смотрела на него пристально, словно пытаясь найти следы безумия на его лице.
– Чтобы вернуть его туда, откуда он вылез. Навсегда.
Он не был безумен. Был упрям и категоричен, решительно настроен и не готов отступать. Был Ольгердом фон Эвереком.
– И как ты собираешься это сделать?
Канарейка ощетинилась, как дикое животное. Самоубийца. Идиот. Кретин. Вслух он этого не сказала. Только возразила спокойно:
– Ольгерд, мы только вылезли из этого дерьма, а ты опять норовишь залезть обратно. Не буди лихо, пока тихо.
– Да нихуя оно не тихо! – вдруг взорвался Ольгерд. Настоящий, живой, пылающий, взрывоопасный, как краснолюдский динамит. Канарейка уже будто бы и успела забыть, что у него больше не каменное сердце.
– Послушай меня, Карина, – выдохнул он, пытаясь вернуть себе самообладание. И продолжил голосом более громким, чем обычно, более резким, но по крайней мере более спокойным. – Мы сбежали от О’Дима один раз. Но неужели ты думаешь, что теперь, потратив на нас, на меня, столько сил, он просто отвяжется?! «Ладно, хорошо, вы победили меня, доброго пути, пойду, развлекусь в другом месте»?
– А, вот я не поняла, и именно поэтому ты теперь сам лезешь на рожон?!
– Ты знаешь, что он такое, не хуже меня. Так почему ты продолжаешь со мной спорить?!
Канарейка дёрнулась резко, замахнулась, чтобы ударить Ольгерда – по лицу, в живот, куда угодно, лишь бы вытрясти из него эту дурь. Он схватил её за руку, остановил, уставился прямо в глаза. Канарейка не стала отводить взгляда.
– Да потому что я боюсь за тебя. Почему ты до сих пор этого не понял?
Ольгерд обнял её. Она сопротивлялась пару секунд, но в конце концов бессильно уткнулась ему в плечо.
– Ты больше не бессмертный. А жизнь отнять слишком просто. Поверь, я знаю.
– Я не стеклянный.
– Нет, ты просто хочешь начать охоту на само Зло.
Ольгерд отстранился так, чтобы видеть её глаза.
– Что я должен сказать тебе, чтобы ты поехала со мной?
Канарейка засмеялась. От напряжения, усталости, идиотизма ситуации.
Конечно же, он не должен был сказать ничего. Она и так бы за ним поехала.
– Долго же ты меня «мариновал», Ольгерд.
Фон Эверек улыбнулся.
– Больше себя, чем тебя. Нужно было разобраться в кавардаке.
Ольгерд наклонился к ней, их лица оказались совсем близко. Внутри Канарейки что-то затрепетало.
– Который натворила ты, – хищно улыбнулся атаман и поцеловал её.
Две бесконечно долгих минуты, на которые пришлось прятать загоревшийся на щеках румянец и сдерживать животное нетерпение, пока Ольгерд брал у хозяйки комнату, та искала ключ и нарочито медленно отворяла замок.
Зато как только дверь за ней закрылась, они сорвались резко, неистово, используя все предназначенные и не очень поверхности.
Их одежда лежала кучей на полу, в стороне – кинжалы, ножи и карабела. Уже точно и не понятно, чья: его или её. Может быть, общая.
Теперь Канарейка знала: всё точно по-настоящему. Что теперь это не одолжение и не милость, не жалость к ней, а настоящее, нужное чувство, исходящее из горячего, бьющегося сердца. И от этого она была так счастлива и так измотана от ожидания, что хотелось плакать. Слёзы приходилось сдерживать: плакать сейчас было бы просто неприлично.
Ольгерд довольно скоро заметил это, сел и крепко обнял сзади, прижимая её спину к своей груди. Чтобы она могла плакать и не думать, о том, что он это видит.
Канарейка могла плакать и к нему лицом, но так действительно было проще.
Безлунная чёрно-синяя ночь лезла в окно множеством звёзд, вваливалась в комнату, принося с собой запах мокрой земли и лета. Совсем близко, будто бы на краю кровати, где они сидели, стрекотал кузнечик.
– Как насчёт долго и счастливо? – вдруг спросил Ольгерд. Было непонятно, шутит он или нет.
– Только не вздумай никому загадывать. Вдруг исполнится. Хватит с тебя одного «долго».
– А так, думаешь, не получится? – теперь было совершенно очевидно, что Ольгерд шутит. Канарейка могла представить себе его лисий оскал.
– О нет, – подхватила веселье эльфка. – Вскоре мы начнём ссориться из-за грязных плошек, денег и налогов. А потом за нами явится жуткий демон в обличье бродяги и станет трясти из нас души.
Ольгерд положил голову Канарейке на плечо.
– Я запланировал «долго и счастливо» на после того, как мы его достанем.
– О, значит нужно поторопиться. А то как же так без нас будут плошки, налоги и орава ребятишек?
– Ребятишек?
– Ага, шестеро. Шестеро рыжих полу эльфов. Трое с моим характером, трое – с твоим. Как тебе?
Ольгерд не выдержал, прыснул и расхохотался.
– Они будут настоящие черти.
– Спустим их на О’Дима. Пусть сам и разбирается.
– Он взмолится, чтобы его наконец кто-то изгнал!
– А тут мы. Благородные спасители.
Они смеялись, говоря в полушутку о том, чего никогда не будет. И это не было грустно или плохо – то, что они знали об этом. Просто есть жизни, которые нужно посвятить цели. И этим двоим сильно повезло, что кроме цели в их жизни отлично впишется красное вино, дорога, освящённая только луной, красивые грустные песни в убогих тавернах и маленькое искристое счастье, одно на двоих, радость о том, что новое утро всё-таки настало.
Канарейка набросила седло на чубарого жеребца. Ольгерд закреплял сумку на пегой кобыле в яблоках. «Кабаны» толпились возле дома, свистели, пили и выли какую-то из канарейкиных песен. Что-то про дороги, змей и лукавого.
Ольгерда нервировали такие пышные проводы, и застёжка на седельной сумке никак не закрывалась. Наконец он справился с ней, запрыгнул в седло и легонько стукнул лошадь пятками, стараясь не оборачиваться. Он действительно устал от той жизни, но у этих ребят и сейчас правда могло бы получиться заставить его остаться. Только «кабаны» не кричали, не просили его и даже не прощались будто навсегда. Видимо, Эльза им сказала. Какая молодец.
Было тепло, почти жарко. Приятный лёгкий ветер обдувал лицо, гнал по небу облака. В паре сотен шагов впереди скрипела по дороге старая телега, запряжённая двумя лошадьми. В телеге среди соломы сидел старичок и тянул хриплым голосом какую-то заунывную песню.
Лошадь неторопливо шагала, отмахивалась от назойливых мух хвостом.
Через пару минут Ольгерда нагнала Канарейка.
– Мог бы и подождать.
– Боюсь, тогда бы я остался.
Эльфка взглянула на него украдкой. И правда, мог бы. На его лице отпечаталась какая-то скорбная нерешительность.
– У нас есть миссия. Великое Зло само себя не победит, – как можно беззаботней бросила она. – Куда едем, мой храбрый рыцарь?
Ольгерд заразился её настроением.
– Туда, где и полагается быть всем рыцарям, моя прекрасная дама. В Туссент.