— Слышите? — недоуменно зашептал мужчина с косящим глазом. — Они чего-то хотят…
— Чего именно? — спросил Крымов, оглушенный хаотическим шумом за столом.
— Чего-то они хотят, — заговорил мужчина обеспокоенно. — Мы с вами их не знаем — чего они хотят? Они чего-то хотят или вот так пропивают талант? Распыляют жизнь. Я сейчас скажу им, я все им скажу…
Он встал, нетрезво пошатываясь, теплая мешковатая рубаха его была обсыпана сигаретным пеплом, сизое лицо потно, губы подергивались.
— Молодые люди, мы в наше время… у нас была твердая цель, — проговорил он. — Мы страдали, но мы видели цель, мы знали… Мы ходили в лаптях, но мы…
— Дядя, садись! — перебил его актерский баритон с трагической значительностью. — Дядя, вы пьяны, но вы мудро сказали тост! Дядя, вы гений! Скажу только два слова: ге… ний!
— Я хочу прочитать Гумилева! Всеволод, установи тишину!
— Диас, поставь бутылку! Кто пьет из горла?
— Они действительно милые, хотя и грубоватые хулиганы, — сказала Ирина на ухо Крымову. — Вы сидите сейчас в сторонке, тихо, как мышь, смотрите и слушайте. Это очень интересно. Они сейчас будут спорить.
— Хорошо, я буду сидеть, как мышь в углу.
— Я не мученик и не герой… Как назвать это? А?
— Не-ет, это хорошо, что он раскрылся, что он весь как на ладошечке. Он обнажился, разделся перед всеми. Эт-то стриптиз!
— Коля-а, а ты как относишься к евреям и русским?
— Ищу среднее.
— Ложь распространяют завистники.
— В каждой подлости есть наивность, так же как в глупой наивности — подлость! Но ты — завистник.
— В добре — тоже подлость?
— В беззубом, сюсюкающем, ясно?
— Абсолютная, хим-мическая тишина! Тих-хо! Кто хотел читать Гумилева?
— Я предлагал.
— Тих-хо, гангстеры! Где мои пистолеты с инкрустированными рукоятками? Гриша, читай Гумилева!
— Я хочу вам сказать, молодые люди! Гумилев после.
— Опять вы, Дядя? Ну давайте, давайте говорите! Дайте сказать ему, банда! Слушать тост человека, который познал все страдания мира!
С угрюмым, уже вконец хмельным, малиново-сизым лицом, кося глазом, снова по-медвежьи поднялся рыхлый мужчина, сосед Крымова, и он внезапно вспомнил: его знакомили с ним лет десять назад, на каком-то вечере в Доме актера как с сыном известного писателя, погибшего на Севере в тридцатых годах.
Тот всосался ртом в рюмку, выпил с жадностью.
— Древние говорили: торопись, но медленно! Это касается всех нас! А вы? Кто вы? Что вы знаете?..
— Мысль о смерти — страх перед смертью.
— Потребители жизни. Что вы знаете? Труднее всех на свете живется талантливому и честному человеку.
— Все твои уважаемые классики — сентиментальные вруны!
— Натан, как ты ко мне относишься?
— Я романтик, и это спасает меня от реальной оценки вещей. Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак. Прав тот, у кого больше прав.
— Циник.
— Откройте окно, пусть ворвется свежий ветер в эту накуренную комнату! Прекратите курить все!
— Диас продал пейзаж за пятьсот. Оформляет сейчас спектакль, кажется, на Таганке.
— Если работа — жизнь, то она наполнена до краев. Не хватает времени.
— Так что же — значит ложь огромна, богата, сильна, а правда мала, ничтожна, бедна?
— Чепуха! Искусство — всегда метафора действительности.
— Самая лживая ложь охраняет и поддерживает жизнь всех правд человеческих!
— А бездарность всегда лжет!
— Не бесполезное ли это умствование?
— У нас шестнадцать процентов всех мировых запасов леса, двадцать процентов всей мировой воды, а бумаги не хватает!
— А что такое ложь — самозащита?
— А если ложь есть правда? А правда есть ложь? Не корчь рожу, сам умею!
— Тихо! Слушайте сюда! Я прочту вам стихи Ахматовой! Божественные строки!
— Роза, как насчет твиста? Учти, я не способен. Диас! Гений! Изобрази губами что-нибудь про твист или шейк!
— А Всеволод на сцене умеет здорово хлопотать мордой. И голосом. Орет, как иерихонская труба!
— Знаешь, что такое критика? Автограф под собственным невежеством.
— А ты вот ушами хлопаешь, как дверьми! Подай бутылку, родной! Зафилософствовался!
— О ком говоришь? Кто бездарность? Ерунду заявляешь и даже не бледнеешь. О художнике надо судить по лучшей его работе! А не по худшей. Злые мы стали, завистливые до ненависти.
— Ты — о ком? Или уже вдребодан? О ком ты?