– Опустить ружья, – скомандовал Калим. – Ружья в пол, я сказал!
С той стороны баррикады уже собирались зрители – Лазарь видел их тусклые лица сквозь окна машин. Люди прижимались ладонями к стёклам и с любопытством наблюдали за происходящим снаружи. Под их пристальными взглядами Лазарь чувствовал себя рептилией в террариуме, греющейся под инфракрасной лампой. В одном из наблюдателей он узнал Джуду – ну, или кого-то сильно на него похожего. Он такой же статист, как и все остальные, его лицо – часть пастельного рисунка. Такое же слабое, такое же бесцветное, дорисованное чьей-то рукой ради целостности композиции в самую последнюю минуту.
Яника протиснулась между охранниками, ступая мучительно, будто каждый шаг давался ей, как Русалочке, и остановилась рядом с Лазарем. В безотчётном порыве он прижал её к себе одной рукой, и она с готовностью вцепилась в него обеими.
– Не трогай, – повторила Яника, тяжело дыша. Её взгляд был устремлён на отчима.
– Твоя падчерица собственной персоной, – объявил Лазарь. – Налицо лёгкая некондиция, но это издержки доставки.
– Яни?
Калим недоверчиво потянулся к падчерице рукой, которой только что собирался бить Лазаря, словно хотел убедиться на ощупь, что перед ним плоть и кровь, а не фата-моргана. Пальцы замерли в паре сантиметров от дочери, скошенный назад лоб снова сморщился.
– Тебя укусили? – тихо спросил он.
Яника сжала губы и так сильно зажмурилась, что Лазарь совсем не удивился, когда в уголках глаз выступили крупинки слёз.
Леонард взмахом руки раздвинул телескопическую дубинку. В строю охранников началось шевеление: мужчины отлипали щеками от прикладов и поворачивали назад головы.
Калим отдёрнул от падчерицы руку, как от горячей сковородки.
– Хреново, – сбивчиво проговорил он, – очень хреново. Я ж тебе говорил никуда не рыпаться. Я говорил тебе?
Она кивнула.
– Вот видишь. Послушалась бы старика, сейчас целёхонька была бы.
«Вот скотина-а!» – не уставала возмущаться Дара.
– То есть, контроль качества она не проходит? – уточнил Лазарь, не зная, смеяться ему или плакать. – Неужто на складе не найдётся небольшого закутка для бракованных?
Яника ещё крепче прижалась к нему, и на одну сумасшедшую секунду Лазарь почти поверил: она всерьёз испугалась, что сейчас он станет вырываться, брезгливо отцепляя от себя её руки.
– Заткни фонтан! – рявкнул Калим и зачем-то опустил ладонь на рукоять нагана. – Ещё один выпад, ослик, и, отвечаю, я размажу тебя по асфальту!
– Не надо, – взмолилась Яника. – Пожалуйста. Я всё помню, я сама во всём виновата. Ты был прав... Надо было тебя послушать.
Калим замотал головой, потрясая бульдожьими брылами.
– А если я прав, чего ж ты теперь слёзы льёшь? Небось, меня винишь? Мало я для тебя делал, засранка неблагодарная? Может, и так, – он покивал похожей на грубо отёсанный булыжник головой, – может, и перегнул где палку. Да только ты же кого хочешь доведёшь! Ну, скажи на милость, какого ляду ты стояла столбом, пока я кувыркался… – Калим осёкся, окончание фразы повисло в воздухе. В уголках рта залегли горькие складки.
– Я до самого конца надеялась, что ты победишь, – призналась Яника. – Надеялась и болела за тебя, потому что... потому что до самого конца не верила себе и верила в тебя.
Калим скривился, точно ему под нос сунули носки недельной свежести. Оглянулся на Леонарда:
– Вот он, современный молодняк, видал? Всё витают в облаках. А как на землю сдёрнут, так их тут же и тошнит. Они там в облаках, а мы здесь! Внизу! Жопу рвём! Да разве ж им до нас есть дело? Разве плохо им, когда они в двухъярусном сортире уже второй этаж заняли?
Яника слабо защищалась:
– Зачем ты так? Я просто хотела...
– Оттопыриваться с друзьями, известно дело.
– Я надеялась, что ты победишь, и всё станет, как раньше!
– Ха! Да это ж просто... – Калим собрал пальцы в щепотку и зашевелили ими в поисках нужного слова, но ему помог Леонард:
– Наивность.
– Наивность, точно! – подхватил Калим. – Наивность, Яника! Это наивность сейчас у тебя под одеждой – сочится кровью и ноет от боли.
Лазарь почувствовал, как Яника втянула живот, будто хотела проверить, на месте ли её раны.
– Ну, и что теперь? Чего ты теперь от меня хочешь, доченька? Отеческого снисхождения?
– Родственных привилегий, – жеманно поддакнул Леонард.
Лазаря передёрнуло:
– Лижи чище, Табаки, не жалей языка.
Калим выхватил из-за пояса револьвер, и, размахнувшись так, словно собирался швырнуться им, наставил на Лазаря. Большой палец взвёл курок.