Марс вскочил на ноги, и, тыча в Лазаря выпростанным из кулака пальцем, прокричал:
– Ты обещал, обещал! Только попробуй потом съехать!
– Пьянчужек в инсон не берут, – вставила Дара.
– Да не буду я больше! – завопил мальчишка с выражением «неужели ещё не понятно?».
Лазарю всё стало понятно пятью минутами раньше – когда он только заговорил о Калиме. Когда смотрел мальчишке в глаза. Сегодняшний урок Марс извлёк. И преподал его не Лазарь, а девушка, изнасилованная собственным отчимом.
– Невозможно, – сказал Сенс, краснея уже всем лицом. – Ты забыл. В тот раз вместе с Дарой я тоже видел Калима. Если бы его «играли», я бы почувствовал.
– Не почувствовал, если к тому времени он уже проиграл, – неохотно выговорила Дара. Она скрупулёзно ковырялась в красиво наращённых ногтях, избегая смотреть на Сенса. – Лазарь прав. Матвей слил в тот же день, когда ты нашёл Янику. Он тогда ездил к Симону на ковёр отчитываться. Потом они с Аймой пару раз пытались пробиться в инсон Калима, но у них ничего не вышло. После проигрыша там одна сплошная гадость, сами знаете. Думаю, его совесть замучила… – подумав, прибавила она.
Сенсор вытаращил глаза:
– Выходит, всё это время ты знала...
– Я знала, что Матвей слил Игру! Я понятия не имела, что это был Калим.
– Секретность Матвея сегодня просто трещит по швам, – усмехнулся Лазарь.
Он зачеркнул «сосед из 14» и прямо под ним записал «отчим». Пустое место, на которое раньше указывала стрелка из «лагеря», теперь заняло слово «жизнь».
– Пока взаимосвязь между лагерем и отчимом остаётся такой, какой нам её изобразила Дара, у Яники всегда будет оставаться причина не жить. Лагерь и Калим – вода и масло, несмешивающиеся субстанции. Чтобы Яника смогла... нет, захотела попасть в лагерь, нужно показать ей, где обретается настоящий Калим. Где его настоящее место. Если она поймёт и захочет – поддельный Калим исчезнет, и никакая сила уже не сможет помешать ей войти.
В два прыжка Лазарь подскочил к дивану и принялся спихивать оттуда ничего не понимающих друзей. Марсен на четвереньках пополз от дивана, Дара с перепугу выпорхнула сама.
– Волосы! – вскричал Лазарь, стягивая за руку Сенса. – Волосы мне, живо!
7
Первым, что он увидел, выскочив из завешенной доисторическими коврами спаленки, была открытая входная дверь. В отличие от несчастной двери Матвея, здесь замки и косяк остались целы, а значит, эту дверь открыли добровольно. Бегом, но без особых надежд, Лазарь обыскал все комнаты. Убедившись, что квартира пуста, опрометью бросился на лестничную площадку.
Сердце рвалось наружу сквозь стенки грудной клетки.
«Успокойся, Лазарь!» – приказала Дара. – «Ты здесь так дышишь... тебя удар хватит».
Ничего, мысленно увещевал себя Лазарь, сбегая вниз по ступенькам – ничего. Так дышит каждый футбольный фан на девяностой минуте матча, когда его команда уступает с разницей в один мяч. Ещё минута этой пытки, и наступит полная релаксация. Всё закончится, схлынет одним махом, как волна прибоя, оставляя за собой мокрый, но ровный песок. Скоро всё закончится – так или иначе.
Ударом ноги Лазарь распахнул железную дверь на электромагните, уже давно не «электро», и выскочил на сверкающий солнцем тротуар. На улице царило настоящее пекло. Раскалённый воздух плыл впереди дрожащим маревом, отблески на металлических крышах гаражей слепили глаза. Лазаря моментально бросило в пот. Когда он приблизился к Янике, распростёртой на заснеженной бумажным мусором дороге в луже крови, рубашку можно было отжимать.
– Десять из десяти... – пробормотал Лазарь, опускаясь перед ней на одно колено.
Казалось, её изорвала свора голодных собак. Всё тело испещряли кровоточащие раны, руки и ноги, изогнутые под неестественными углами, напоминали конечности марионетки, брошенной на пол пьяным кукловодом. В животе зияла округлая каверна с рваными краями, проеденная прямо через ткань кофточки, в которую Лазарь не рискнул заглядывать. От тела и до гаражей тянулась по асфальту цепочка кровавых клякс. Приглядевшись внимательней, Лазарь понял, что это не кляксы, а отпечатки босых ступней.
Удивительно, но она всё ещё была жива. И даже в сознании. Костлявая грудь, продавленная вовнутрь чем-то тяжёлым, при дыхании поднималась так незаметно, что сразу и не разглядишь.