— И с тех пор от него не было ни слуху ни духу? — спросил Джеймсон.
Либби перевела взгляд на Блум и покачала головой.
— Я отправила ему кучу сообщений, но он как будто испарился. Никто ничего не слышал.
— Это нетипично?
— Совершенно.
Блум прокашлялась.
— Надеюсь, вы не против, Либби, если я все-таки спрошу: между вами все было нормально?
— Замечательно.
— А с самим Стюартом? Вы не замечали ничего необычного в его поведении — каких-нибудь перемен?
— Он не бросил бы меня, если вы спрашиваете об этом. Я заявила это полиции и могу заявить вам. Он был замечательный.
— Так не было ли чего-нибудь необычного в его поведении в последние несколько недель? — повторил Джеймсон.
Либби вздохнула и покачала головой:
— Нет. Ничего необычного. Вообще ничего.
Джеймсон кивнул и продолжил:
— Он ни о чем конкретном не беспокоился, ни с кем не ссорился?
— Нет.
— А раньше ему случалось исчезать, не предупредив вас?
Либби покачала головой.
— Долго вы пробыли вместе?
— Почти два года. Все началось вскоре после того, как меня назначили финдиректором аэропорта. Честно говоря, тогда мне было очень одиноко. Многим не понравилось, что повысили меня, такую молодую. Стюарт работал в кафе и единственный смотрел мне в глаза и улыбался. Был таким обаятельным. А потом ему предложили уволиться, и я страшно расстроилась, — Либби взглянула на Блум. — Но через три дня, выйдя с работы, я застала его ждущего с цветами у моей машины. С тех пор мы были вместе.
— Мне нравятся его манеры, — с добродушной улыбкой оценил Джеймсон. — Либби, как бы вы описали Стюарта? Что он за человек?
— Он… идеальный. Я имею в виду, для меня. Это не значит, что он… ну, вроде как совершенство. Нет, конечно же, — она улыбнулась — впервые за все время разговора искренне — и вдруг из ничем не примечательной стала миловидной. — Я склонна зацикливаться, а он совсем наоборот. В этом и суть. Он смешит меня. Дает понять, что я воспринимаю жизнь чересчур серьезно. А за физический труд он берется потому, что еще не решил, чем хочет заниматься, но он способен стать кем угодно. Он сообразительный и уверен в себе на все сто.
— Вы сказали, что Стюарту предложили уволиться из кафе в аэропорту? — спросила Блум.
Либби отвела взгляд.
— Это просто недоразумение.
— Да?..
— Его заподозрили в том, чего он не совершал. Я во всем разобралась, но после того, как с ним обошлись, он не вернулся, и я его понимаю и не виню.
— Какого рода недоразумение?
— Мне правда не хочется говорить об этом. Оно к делу не относится.
Блум и Джеймсон обменялись взглядами, означающими «попозже».
— Итак, Стюарт — пожалуй, экстраверт, — продолжал Джеймсон. — Раскрепощенный, обаятельный, уверенный в себе и смышленый?
— Я как будто нахваливаю его, да? Наверное, так и есть. — Либби не переставая гладила свой живот. — Но я надеюсь, что малыш уродится в нашего папу, а не в маму-неврастеничку.
— Стюарт радовался, что станет отцом? — спросил Джеймсон.
Либби положила на живот обе ладони.
— Да, — она с трудом сглотнула. — У мужчин, как мне кажется, это происходит по-другому. Пока ребенок не родился, в его реальность им не верится, ведь так? Но он был в восторге.
— У него нет давних друзей, у которых он мог бы остаться погостить? — спросил Джеймсон.
— Поддерживать подолгу дружеские связи ему не очень-то удается. В отличие от меня. Двух своих ближайших подруг я знаю еще с детского сада. Видимо, и в этом мы противоположности. Но я уже связалась со всеми, кого только смогла вспомнить. Как я говорила, мне свойственно зацикливаться.
— Но ведь в этом нет ничего плохого, — правда, доктор Блум? — Джеймсон не стал интересоваться реакцией своей коллеги и нарочито внимательно смотрел в свой блокнот.
— Вы сказали, что Стюарт был в восторге, что станет отцом, — отметила Блум. — А не что он в восторге до сих пор.
Либби вскинула подбородок и несколько секунд смотрела в потолок. А когда опять поглядела на Блум, в ее глазах блестели слезы.
— Доктор Блум, я же не дура. Он пропал почти месяц назад. Сколько времени обычно проходит, прежде чем полиция начинает подозревать насильственную смерть, — дня три?
Вмешался Джеймсон:
— Так бывает в случаях с похищениями, и обычно если речь идет об уязвимых лицах, в том числе детях.
— Он не взял ни денег, ни одежды. Ни паспорта, ни водительских прав. Все эти вещи до сих пор здесь. Он не пользовался телефоном и социальными сетями, никому даже несчастной открытки не написал. Он мертв. Вы это знаете, и я тоже. Я — мать-одиночка. Честно говоря, не знаю даже, к чему этот разговор. Уже слишком поздно. Где вы были три недели назад? — Либби поднялась, и Блум уже думала, что она попросит их уйти, но она не стала. Только подошла к окну и уставилась в него.