Мэгги с отчаянием осматривается вокруг в поисках любого знака, подсказки, какого-нибудь намека на Игру. Она видит огромные оленьи рога на красной кирпичной стене над тлеющими углями в камине. На столе рыболовные карты, роман в мягкой обложке и книга о наблюдении за китами. Возле проектора лежит стопка Blu-Ray дисков, а сам экран закреплен на одной из верхних балок. Мэгги также видит неприбранную, но стильно отреставрированную кухонную зону с плитой на другой стороне гостиной.
Однако никакой коллекции одноразовых телефонов. Никаких высокотехнологичных мониторов. И что важнее всего — никаких детей.
Мэгги продолжает осматриваться, когда внезапно что-то прилетает ей по правому уху, пронзая острой вспышкой боли. С удивлением она обнаруживает, что Линда метко врезала ей, брюзжа, как бабка.
— Какого черта? — вскрикивает Мэгги, зажимая ухо.
— Дай мне наволочку!
Мэгги трясущимися руками выхватывает ближайшую подушку на диване — попутно задаваясь вопросом, почему и как так получилось, что Линда взяла руководство на себя, и сдергивает белую хлопковую ткань.
— Живо! — орет Линда. — Ему на голову!
Избитый мужчина, большую часть времени пребывавший в отключке, при приближении Мэгги начинает мотать головой, отчаянно пытаясь избежать хлопчатобумажного мешка.
— Нет! Нет, подождите! Не делайте этого!
— Сделай это! — рычит Линда.
— Нет, пожалуйста!
Мэгги широко раскрывает над его головой наволочку.
— Мне… мне очень жаль.
Он поднимает на нее глаза, прежде чем на него опускается темнота. Он висит как Иисус Христос в шелковом халате Хью Хефнера, сбитый с толку, злой, и ему очень больно.
— Пожалуйста.
Поморщившись, Мэгги начинает опускать колпак, а затем осознание происходящего ударяет ее как обухом по голове, заставляя замереть. Невозможно долго смотрит в широко распахнутые глаза мужчины. Ей хочется закричать. Ей нужно закричать. Но она не в состоянии. Она не может дышать.
Руки делают работу за нее. Они натягивают колпак ему на лицо, а затем ноги несут Мэгги назад, пока она не натыкается на диван и не падает на откинутое на нем одеяло.
С отвисшей челюстью она смотрит на мужчину. Она не сводит с него глаз, потому что знает его.
Она уставилась на него, потому что мужчина, прикованный наручниками к перилам, с задранными над головой руками, висящий, как языческое жертвоприношение, подготовленное к сожжению, — биологический отец Джексона Тейлора.
54
Второй игрок
Бретт добирается до площадки второго этажа с клюшкой на плече.
Линда велела ему проверить, нет ли еще кого-нибудь в коттедже, но не сказала, что делать, если он все же кого-то найдет. И вообще, с каких это пор она начала командовать?
Конечно, если в доме есть еще люди, они наверняка уже услышали переполох, устроенный внизу, и вряд ли Бретт теперь сможет их опередить. Совсем наоборот. Подойдя к первой двери, он начинает говорить себе, что по ту сторону его может поджидать кто-нибудь со взведенным курком… Но по правде говоря, он не верит в это. Пожалуй, впервые в жизни он не боится. Это освобождает. Кружит голову. Давно пора.
А что, если я обнаружу ребенка, прячущегося в шкафу?
Он взвешивает клюшку для гольфа в руке. Лучше не думать об этом.
Адреналин все еще бьет в нем ключом, заставляя подрагивать руки и ноги. Все тело ноет, и, возможно, он потянул мышцу, но боль эта не такая, как бывает обычно. Он размышляет над тем, как повел себя у входной двери, и чувствует дрожь в яйцах.
Он подсел на эти муторные документалки на «Нетфликс», про загадочные убийства, наделавшие много шума, и в каждой неизменно присутствовала хотя бы одна заезженная фраза:
Я сорвался.
Я просто взбесился.
Я потерял голову.
Что ж, теперь Бретт понимает, каково это — испытывать подобные эмоции. В те секунды, когда Линда наносила первые удары, его действительно что-то накрыло. Он был в ярости за то, что они сделали с Крейгом, безусловно, но дело было не только в этом. Если вся история Бретта хранилась в бутылке, то бутылка эта только что разбилась. Разбилась о чье-то лицо, а джинн, оказавшийся внутри, был очень зол.
Бретт даже не чувствует за собой никакой вины. Ему достаточно напомнить самому себе, что если бы его не заставили, его бы здесь не было. Насилие порождает еще больше насилия, как говорил его проповедник.