Кровь на его лице сейчас темнее. Взгляд уставший, но сердитый. Звук на другом конце выключен, только видео, и почему-то от этого вдвойне тревожно.
Телефон, ведущий съемку, мечется с включенным на полную фонариком, выхватывая мокрое пятно на боксерах Крейга и запястья, привязанные двойными стяжками к подлокотникам кресла. Видимо, сигнал слабый, потому что картинка постоянно тормозит, как будто может выключиться в любую секунду.
На фотографии Бретт не обратил особого внимания на кресло, но сейчас, когда камера перемещается вокруг него, он замечает, что оно обтянуто темной кожей. У него механические подножки, к которым пристегнуты и лодыжки Крейга. Возможно, старинное кресло дантиста или подобное тем, что можно встретить в винтажных барбершопах, очень тяжелое. На мгновение свет выхватывает зеленую паутину медных труб на задней стене, как в подвале или котельной. Очень похоже на «Кошмар на улице Вязов».
— Крейг? — кричит Бретт, не надеясь, что его услышат, но в ответ глаза Крейга выпучиваются, а губы под скотчем начинают бешено шевелиться. Зрелище ужасающее. Оператор делает шаг назад, чтобы Бретту была видна вся сцена целиком.
В темноте позади Крейга что-то движется.
Это голова, она поднимается за спинкой кресла, нависая над ничего не подозревающим пленником, и с этим лицом что-то жутко неправильно. Оно все в черных швах и изогнутом металле, как у монстра Франкештейна, и Бретту приходится сдержать вскрик.
Но это не лицо, не совсем лицо. Это маска из мягких кожаных ремней, которые обернуты вокруг черепа на подбородке и на лбу, и все это скреплено толстым хирургическим швом. Поперек лица — сетка из проволоки, как в каком-нибудь фильме ужасов про Средневековье. Разглядеть лицо в сетке практически невозможно. Сначала в свете фонаря видны только белки глаз. Затем зубы, обнаженные в оскале с черными провалами.
Это маска катчера, доходит до Бретта, такую использовали пятьдесят или шестьдесят лет назад. Обычное дело в бейсболе. Обычная часть — игры — спорта.
— Крейг! — кричит Бретт, не обращая внимания на окружающие квартиры. — Крейг! Сзади!
Конечно, это бесполезно. Крейг ни черта не сможет с этим поделать.
В поле зрения появляются руки нового персонажа, руки в перчатках, которые кладут что-то на торс Крейга. Это лист бумаги с корявыми буквами, написанными от руки черным маркером:
«НИКАКИХ КОПОВ»
«НИКАКОГО МОШЕННИЧЕСТВА»
«СЫГРАЙ В ИГРУ»
Как будто отстраненно Бретт чувствует, как сжимается желудок. Первый порыв — все равно рвануть в полицию. Они в двадцати шагах на улице. У него бы получилось. Фронтальная камера все еще закрыта. Копы смогут посмотреть на это и принять меры.
Затем из-за спинки кресла появляется бита, и Бретт не может сдвинуться с места.
Это «Луисвилл Слаггер». Ясень или клен, кувалда из арсенала отбивалы. Парень в маске катчера, глупо, свирепо оскалившись, закидывает биту на плечо, готовясь к первому удару.
Крейг продолжает смотреть в камеру, у него перед глазами только слепящий свет.
Крейг похож на сбитое на дороге животное. Он не понимает, что его ждет.
24
Третий игрок
Сара располагает почтовым индексом, и на таймере осталось меньше трех часов, чтобы до него добраться.
В пять часов она должна быть в месте, расположенном в часе езды от Солфорда. Это место пугает ее, оно — как видение из худших ее кошмаров, атмосфера которого пробуждает глубинные страхи любого родителя, и в особенности тех, кто живет на северо-западе Англии.
Вересковые пустоши.
Точнее, предместье Сэдлворт-Мур, эта безбрежная призрачная панорама болота с диким вереском и исчезнувшими убитыми детьми. Похититель не случайно выбрал это место. Его посыл ясен, предупреждение очевидно, и Сара не хочет и близко подпускать туда Арчи.
Вот почему она во весь опор мчится на своем видавшем виды Nissan Qashqai по пригородному шоссе, управляя машиной как Круэлла, наезжая на бордюры на каждом крутом повороте; несколько минут назад она процарапала вдоль всей длины бок припаркованного фургона, отломав себе зеркало, отчего Арчи, сидящий в бустере, вскрикнул, а она даже не притормозила, чтобы оценить ущерб. Она держит путь в единственное место, куда может податься в такие минуты смятения и отчаяния. Она едет к своей маме.