— Ой, да ты вообще заткнулась бы, — ворчит Бретт, перебивая ее.
Ной смотрит на мужчину рядом с ним, и ему совсем не нравится то, что он видит. Может, Бретт и одевается так, как будто ему место за компьютером или за столом в библиотеке, но это не значит, что он совсем не опасен в каком-то другом смысле.
Неужели он правда хотел, чтобы дочь Сары умерла?
— «Куб», — произносит Ной, не спуская глаз с мужчины рядом.
— Что? — спрашивает Сара.
— «Куб». Название того фильма.
— «Куб»… — раздумывает Бретт. — Эй, может ты и прав. — Вместо благодарности он с подозрением косится на Ноя. — Твой любимый?
— Nom de Dieu,[19] нет. Но я разбираюсь в кино. В детстве у нас был единственный видеомагнитофон на весь дом, и мы собирались все вместе, чтобы посмотреть фильмы на видеокассетах, которые удавалось достать. Это было нашим, э-э-э… — он закатывает глаза, его мозг устал от английского, — развлечением?
— В Париже? — с сомнением спрашивает Мэгги. — Ты родился в одном из самых привлекательных городов мира, и я уверена, мог бы найти занятие себе по душе.
На какое-то мгновение это ошеломляет его, а затем приводит в ярость:
— Ты знаешь, что такое Департамент 93? Quatre-vingt-treize?[20] Это банлье, самый бедный район не только Парижа, но и всей Франции. Ты ничего обо мне не знаешь. Никто из вас не знает.
— Да, да, — говорит Бретт. — Нам всем приходилось нелегко. Я вырос в Браунсвилле, в Бруклине, в двадцатидвухэтажном жилом комплексе. Мать работала на трех работах, чтобы свести концы с концами, и мы засыпали под звуки выстрелов. Серьезно. К десяти годам я бывал на похоронах детей чаще, чем на днях рождения. Чтобы получить стипендию в колледж, мне пришлось на многое пойти, я с трудом заработал деньги, делал такие вещи, которыми не горжусь, но такова жизнь. Но это не значит, что я заслуживаю застрять здесь с тобой, в этом куске дерьма, который называется машиной. Жизнь всегда не сахар, парень.
Воцаряется молчание, а затем Линда спрашивает:
— Какие вещи?
— Что?
— Ты сказал, что делал вещи, которыми не гордишься. Что это за вещи?
— Это просто фигура речи. Ничего криминального, офицер.
Ной замечает что-то, мелькнувшее на лице Бретта, но предпочитает не развивать эту тему, потому что может сказать то же самое про себя.
Вскоре они покидают Глазго, и по обе стороны дороги начинают вырастать отвесные скалы, обозначая начало Шотландского высокогорья. Ной вспоминает тех муравьев, которые движутся к пропасти навстречу своей бессмысленной гибели, и по спине у него бегут мурашки.
Машина несется сквозь снегопад, и даже на заднем сиденье Ной чувствует, каким скользким становится покрытие дороги. Линда еще больше напрягается, если это вообще возможно, костяшки ее пальцев, вцепившихся в руль, кажутся белыми.
Проходит еще немного времени, возвышенность справа внезапно расступается. Больше нет ни городов, ни очертаний, ни ориентиров; только кажущаяся бесконечной полоса сплошной непроглядной черноты.
Ной заглядывает за спинку сиденья Сары — для этого ему приходится неловко прижаться к Бретту — и видит, что чернота снаружи на экране спутникового навигатора выглядит словно огромное пространство синего цвета.
— Мы у моря? — спрашивает он.
— Нет, — отвечает Линда. — Это озеро.
— О! — Ной снова отворачивается к черноте, и для него это кажется краем света. Край света, с которого они прямиком собираются съехать.
Почему бы и нет?
50
Пятый игрок
Остается проехать всего пятнадцать миль, когда спутниковый навигатор велит Линде в последний раз свернуть с главного шоссе.
Она сворачивает на опасную однополосную дорогу, которая извивается и поворачивается, поднимается и опускается со смертельным уклоном, так что ей ничего не остается, кроме как снизить скорость и ползти на второй передаче. Движок ревет, и внутри него раздается громкий стук.
Только сейчас до нее доходит, что даже если ей удастся удержать машину от срыва с узкой обледенелой дороги, двигатель может просто не выдержать.
Удивительно, но машина выдерживает, хотя зрение Линды затуманивается, и перед глазами пляшут маленькие черные точки. Она проехала от Лутона до Глазго с перерывом на пешую прогулку и спринт по морозу. Она могла бы пустить кого-то другого за руль, наверное, так и надо было сделать, но она чувствовала себя в большей безопасности, когда сама управляла машиной. Забег по автостраде был еще одним безрассудным шагом, из-за которого их могли арестовать, и сейчас ей не хотелось еще больше испытывать судьбу, позволяя кому-то другому попасться под полицейские радары.