Руки достигли ее щиколоток раньше, чем Гэлли могла даже прикоснуться к воде. «Налево», - подумала она. Ей пришлось вытягиваться, просачиваться и тянуться в сторону, пока ее ладонь не смогла погрузиться в рябящий поток. Он ощущался под ее пальцами на удивление не холодным. К этому времени руки держали уже ее туфли. И она снова вытягивалась, и просачивалась, и пыталась удлинить себя, пока кончики пальцев не наткнулись, наконец, на шероховатое освинцованное дно. Гэлли не нащупала никакого водостока. Почти в отчаянии она провела рукой дальше налево. Здесь появилось слабенькое ощущение, будто вода тянет пальцы. Чуть ли не взвизгнув от усилия, Гэлли сумела передвинуть руку в том направлении.
Кончики ее пальцев коснулись чего-то плотного и эластичного. Еще одним отчаянным рывком Гэлли умудрилась засунуть под это один палец, а большой палец положить сверху. После чего она смогла подхватить что-бы-это-ни-было.
Оно вышло с булькающим звуком. Гэлли так удивилась, как быстро всё произошло, что чуть не вскрикнула. Вода хлынула рядом с ее носом справа налево и попыталась утащить с собой ее волосы. Слева образовался водоворот. С приличным свистом он закручивался и так быстро стекал вниз по освобожденному водостоку, что к тому времени, когда Трой и тетя Мэй, всерьез встревоженные издаваемыми Гэлли звуками, начали тянуть ее за щиколотки, водосточный желоб уже опустел.
Трой и тетя Мэй продолжали тянуть. Гэлли быстро и неприятно поднялась по царапающейся черепице, с дикой болью – по штырю, и приземлилась обратно на табуретку в ванне, насквозь промокшая, в разодранном посередине до самого низа платье.
- Она сделала это! – крикнул кто-то.
Из переполненной ванной комнаты позади нее раздались аплодисменты.
- Что это? – спросил кто-то еще. – Что она держит?
Моргая в свете фонаря, Гэлли развернулась на табуретке. Кузены и тети набились в крошечном пространстве, тускло освещенные и таращащиеся на нее – на заднем плане торчала просунутая в дверь мокрая голова кузена Меркера, а впереди к ванне прижался Толли. Трой мягко вынул фонарь из правой руки Гэлли и выключил его. Тетя Мэй схватила Гэлли за левое запястье.
- О, Небо! – воскликнула она.
Гэлли посмотрела туда, обнаружив, что ее пальцы сжимают большую свиную отбивную. Она была сырой и белесой от лежания в воде, и вроде как треугольной, но не возникало никаких сомнений в том, что это такое. И она была почти точно нужного размера и формы, чтобы закупорить водосток.
- Это свиная отбивная! – воскликнула тетя Алиса. – Как это попало в водосточный желоб?
Гэлли посмотрела на Толли, стоявшего внизу рядом с ее промокшими туфлями, и поняла в ту же секунду. Если когда-нибудь ей приходилось видеть вину и досаду, они были в тот момент на лице Толли. Никаких сомнений, Толли надеялся, что героем, пробравшимся через окно, станет он. Но тетя Мэй сказала:
- У нас тут постоянно летают вороны и чайки – должно быть, одна из них уронила.
Гэлли не возразила. Даже несмотря на то, что Толли посмотрел на нее с презрением и неприязнью из-за того, что она слишком слаба, чтобы сказать, Гэлли не проронила ни слова. Она дрожала с ног до головы, а грудь и живот саднило.
- Бедное дитя! – воскликнула тетя Целия. – У нее кровь!
Гэлли подхватили и унесли. Свиную отбивную забрали у нее как трофей, а ее понесли по заболоченным коврам – сначала в чью-то спальню, где Гармони промыла ее поцарапанную грудь и натерла обезболивающей мазью, в то время как кузены носились вокруг, ища для нее меховые тапочки и большой пушистый халат. Потом, завернутую в эти роскошества, ее снова понесли вниз.
- Я могу идти! – запротестовала Гэлли.
- Да, но тебе не придется – ты герой дня, - ответила тетя Мэй.
В итоге она оказалась на кухне, которая по-прежнему оставалась сухой и чудесно теплой, где тетушки квартами варили какао. Там Гэлли сидела в деревянном кресле, окруженная родственниками, которые – за исключением сидевшего в углу и прожигавшего ее сердитым взглядом Толли – восхваляли ее, потягивала какао и постепенно отогревалась. Часть тепла возникала от непривычного ощущения, что она в центре всеобщего восхищения – не считая Толли, конечно.
- Молодчина! – объявил Трой, когда появился на кухне, одетый в красный шлафрок. – Ты храбрая!
А тетя Мэй, теперь одетая в пахнущую затхлостью шубу, крепко обняла ее и сказала:
- Ты отважное дитя! Мы этого не забудем так просто!
Гэлли никогда ничего подобного не испытывала. Тепло по-прежнему оставалось с ней, когда кузен Меркер отнес ее в кровать, и она заснула, погрузившись в теплые, солнечные, умиротворенные сны.
Глава 6
На следующий день трудно было поверить, что дождь вообще когда-то шел. Проснувшись, Гэлли увидела, как по ярко-синему небу бегут белоснежные облака. Ее разбудила тетя Мэй, когда зашла с целой охапкой одежды.
- Вот, дорогая. Большинство этих вещей должно тебе подойти. Примерь их и удостоверься, что тебе достаточно тепло. Ветер сегодня холодный. Завтрак через полчаса.
Из-за того, что волосы тети Мэй накануне насквозь промокли, они стали еще более буйными, чем прошлым утром. Пока она пересекала комнату, они почти полностью распустились. И, похоже, она нашла целую кучу новых ожерелий. Шарики красного янтаря с перестуком покачивались поверх ее темно-бордового бесформенного платья, когда она оставляла одежду на кровати Гэлли, а потом стремительным шагом спускалась на первый этаж.
Встав, Гэлли внимательно рассмотрела одежду. Здесь были шорты с карманами, брюки с карманами, джинсы, носки, футболки, куртки с карманами, спортивные свитера с капюшонами и карманами, вязаные вещи, но ни единого платья или юбки. Гэлли расплылась в лучезарной улыбке. Она произвела тщательный отбор: брюки с карманами, поскольку они походили на те, которые носил Трой, футболку с надписью: «Орел – я выиграл, решка – ты проиграл». Толстые желтые носки, поскольку кроссовки были слишком большими, и красный кардиган, поскольку она внезапно поняла, что красный – ее любимый цвет. Чувствуя себя расслабленно, непривычно и удобно, Гэлли посмотрела в зеркало, чтобы причесаться, и задумалась, что сказала бы бабушка. За ночь волосы совершенно растрепались и торчали во все стороны кудрями, завитками, колечками и длинными пушистыми локонами. На мгновение Гэлли почувствовала себя ужасно виноватой. Она никогда не сумеет аккуратно уложить их! А потом подумала о тете Мэй и поняла, что здесь об этом можно не беспокоиться. Так что она пару раз провела щеткой по буйной копне и пошла вниз.
Там ее приветствовали так, будто она здесь самый важный человек. Это было почти чересчур ошеломляющим. Тетушки вскочили из-за большого стола и склонились над ней, обеспокоенно спрашивая, хорошо ли она себя чувствует и хочет ли сосисок к яичнице с беконом или просто фасоли и гренок. Гармони подбежала со стаканом апельсинового сока для нее, а кузены столпились с пачками разных хлопьев.
- Шоколадные просто шикарны! – сказала одна из девочек.
- Нет, попробуй ореховые, - убеждал кто-то другой.
- Или ты предпочла бы кашу? – спросила тетя Гета.
- Спорю, что нет, - заметил кузен Меркер.
Он был прав. Бабушка всегда настаивала на каше. Гэлли оглядела нетерпеливо склонившиеся к ней лица и лучезарно улыбнулась.
- Шоколадные, пожалуйста, - сказала она. – И я хотела бы яичницу с беконом и сосиски, и фасоль, и гренки, пожалуйста.
Толли единственный не стремился ухаживать за ней. Он поднял взгляд от большой миски с хлопьями и нахмурился.
Гэлли улыбнулась ему, добавив:
- И жареные помидоры.
- Прожорливая свинья, - произнес Толли и вернулся к своим хлопьям.
- Да, но я голодна, - ответила Гэлли.
Она действительно проголодалась. Без малейшего труда она умяла самый обильный завтрак в своей жизни, включавший также тосты, мармелад и чай. Когда он подошел к концу, она вздохнула – довольным вздохом сожаления, что не в состоянии больше ничего съесть – и встала вместе с остальными, чтобы помочь отнести тарелки и чашки на кухню.