Или я могу пойти за Лакланом, который, кажется, не только проходит сейчас через какой-то сложный период, но и просто бежит за двумя бродячими собаками.
Я выбираю более волнительный вариант.
Глава 9
КАЙЛА
Я бегу за Лакланом, с каждым шагом мои ботинки ударяются об асфальт. К счастью, он оглядывается и замечает меня. Останавливается и хмурится.
— Я иду с тобой, — говорю я ему.
— Серьезно? — спрашивает он, изучая меня. — Я собираюсь за ними. Прямо туда. — Он указывает на лес с высокими эвкалиптами и соснами, которые торчат словно почерневшие копья на фоне освещенного городом неба.
— Тогда пошли, — говорю я ему.
Он пожевывает губы, все еще рассматривая меня. Затем пожимает плечами, его глаза загораются.
— Отлично.
— Отлично.
Он поворачивается и быстро идет в лес Golden Gate Park, и я следую за ним по пятам. Я достаю телефон, и даже несмотря на то что батарея почти разряжена, включаю фонарик, чтобы не навернуться. Я знаю, свет от фонарика не помогает Лаклану лучше видеть, но судя по тому, как он пробирается через ветки и листья, не думаю, что он в этом нуждается. Если он настоящий зверь, то может видеть в темноте.
— Не знала, что ты такой любитель собак, — говорю ему, перепрыгивая через поваленное бревно. Опять же, я много чего не знаю о нем.
— Это то, чем я занимаюсь, — говорит он через плечо.
— Типа хобби? — спрашиваю я, ныряя под ветви.
— Типа работа, — отвечает он.
Мне так хочется, чтоб мои ноги были длиннее, тогда я могла бы идти с ним в ногу, а не пытаться догнать.
— Я думала, что ты играешь в регби.
— Человек всегда должен делать больше, чем одну вещь, — говорит он, и вдруг мы выскакиваем из кустов на одну из многочисленных дорожек, пересекающих парк. Он останавливается и смотрит вокруг, глазами сканируя темноту. Единственный свет исходит от выцветшего ночного неба и моего фонарика, и я стараюсь не светить ему в лицо.
Он глубоко выдыхает и смотрит на меня.
— Дома в Эдинбурге я руковожу одной организацией, — объясняет он. — Я спасаю от плохого обращения собак, питбулей и другие хулиганистые породы, но я никогда не отворачиваюсь от бездомных собак, независимо от породы и нрава.
Я опешила от этой информации.
— Ты занимаешься благотворительностью?
— Да, — он кивает, глядя по сторонам. — Я занимаюсь этим уже несколько лет, с тех пор, как у меня появились возможности и деньги для этого.
Я не могу в это поверить.
— Почему ты не упоминал об этом в интервью? Это ведь имеет отношение к тому, что делает Брэм.
— Потому что оно было о Брэме. Это его дело, не мое. — Внезапно он показывает мне жестом, чтобы я спокойно стояла на месте. Я задерживаю дыхание, замерев на месте. Слышу какой-то шорох, но не смею поднять фонарик. В темноте блестят две пары глаз.
— Вон там, — шепчет он. — Их нелегко будет поймать. Они боятся.
Он медленно начинает двигаться в их сторону, и я неохотно следую за ним.
— Разве они не опасны?
— Опасные тут мы, — говорит он. — Пока не докажем им обратное.
— А как мы это сделаем? — спрашиваю я.
— Проявив до хрена терпения, лапочка, — говорит он.
Я ухмыляюсь.
— Я когда-нибудь говорила тебе, что мне нравится, когда ты меня так называешь? — Говорю ему. Не могу остановиться. Лапочка. Это так…очаровательно.
Он с любопытством смотрит на меня.
— Разве я называл тебя так раньше?
Я киваю.
Он хмурится.
— Любопытно.
Он не развивает свою мысль и продолжает двигаться вперед в темноте. Я крадусь следом, повторяя его движения, даже если мне интересно как, черт возьми, мы собираемся поймать этих собак. Сейчас поздняя ночь, а они просто продолжают бежать, и парк ведь просто огромен. Если мы не загоним их в тупик, мы можем гоняться за ними до рассвета.
Не то чтобы я жаловалась. Даже принимая во внимание то, что в парке ночью немного жутко, и несмотря на то, что Лаклан говорит, собаки могут быть бешеными, рядом с ним я все еще чувствую себя в безопасности.
— Подожди здесь, — говорит он мне. — Выключи фонарик.
Я поднимаю телефон, чтобы сделать что велено как раз тогда, когда телефон выключается сам. Батарея только что села.
— Э-э, все, он умер. У тебя есть телефон?
Он не отвечает. Я быстро моргаю, пытаясь привыкнуть к темноте. Благодаря едва заметному свету от фонарей, я могу видеть, как он движется вперед. Глаза собак блекнут, и я не уверена, смотрю я на них или на что-то другое.
Лаклан перестает идти и теперь еле крадется, листья хрустят под его ногами. Я больше не вижу его. Слышу какой-то шорох, он что-то достает из кармана. А затем начинает говорить тихим, приглушенным шепотом, и я не могу разобрать слов.
Я хочу пойти вслед за ним, но не смею. Такое чувство, что он дрессировщик собак, и я должна стоят так тихо и спокойно, как только возможно. Так что я стою там, наверное, час, хотя, возможно, прошло лишь несколько минут, пока он делает свое дело.
Наконец, я слышу, как он идет ко мне. Он останавливается в нескольких шагах.
— А теперь мы ждем, — шепчет он. Я хочу спросить его зачем, но он хватает меня за руку и ведет к эвкалиптовому дереву, растущему рядом.
Он садится на землю у основания дерева и тянет меня вниз, чтобы я села рядом. На минуту мне кажется, что он собирается обнять меня, но он этого не делает.
— Так что, мы просто будем сидеть здесь? — спрашиваю я, мое плечо прижимается к его. Начинает холодать, и моя рубашка не очень-то меня греет. Тем не менее, я не жалуюсь. Не хочу, чтоб он думал, что я неженка.
— Да, — тихо говорит он. — Они скоро придут. В конце концов.
— Что ты делал?
Он поворачивается лицом ко мне.
— Разговаривал с ними на собачьем языке.
Не уверена, стоит мне смеяться или нет. Он серьезно? Не могу понять этого в темноте – не то чтобы я поняла это и при свете. Он ничего не добавляет к своим словам, и это не помогает.
Несколько минут мы сидим в тишине. Думаю, я могу слышать собак на расстоянии, они вроде что-то едят, но я не уверена. Концерт окончен, и хотя вы можете видеть слабый свет, проникающий сквозь деревья, музыки нет. Мне действительно нужно написать Стеф или Николе и дать им знать, что я в порядке. Они, вероятно, психуют.
— Можно воспользоваться твоим телефоном? — шепчу я.
— Я его забыл, — говорит он.
— Дерьмо, — говорю я. — Мой умер. Вероятно, они беспокоятся обо мне.
— Ты просто ушла?
— Да. Ну, Брэм знает, что я пошла за тобой. Он сказал мне не беспокоиться.
Пауза.
— Понятно.
— Очевидно, что я его не послушала.
Его лицо придвигается ближе к моему, и я чувствую на себе его взгляд.
— А почему?
— Не знаю, я упрямая. — Говорю ему, положив руки на колени. — И я не люблю слушать Брэма.
— Как и я, — осторожно говорит Лаклан. — Так что теперь нас двое.
У меня мурашки бегут по спине.
— И я беспокоилась о тебе.
— Обо мне? — повторяет он. — Почему?
Я пожимаю плечами, задаваясь вопросом, сомневаясь, стоит ли откровенничать.
— Не знаю. Я просто…я хотела убедиться, что ты в порядке.
— Что ж, — спустя минуту говорит он. — Я в порядке.
— Точно? — спрашиваю я. Ожидаю, что ему не понравится то, что я сомневаюсь в нем. Он настоящий мужчина, я не имею права оскорблять его.
Но он просто вздыхает.
— Да. Прямо сейчас я в порядке. Буду чувствовать себя лучше, когда мы заберем этих собак. А завтра, кто знает. Я живу настоящим. Это все, что вы можете сделать.
Что с тобой случилось, хочу спросить я. Что сделало тебя таким?
Могу я это исправить?
— Ты в порядке? — спрашивает он меня.
— Я? Да.
— И по поводу статьи и вообще?
Я вздыхаю и прислоняюсь к дереву. Борюсь с желанием растереть руки сверху донизу, чтобы сохранить тепло. Но даже без моих слов, Лаклан обнимает меня.