Она осторожно поднимает голову, и я встречаю ее страстный взгляд, удерживая на месте. Я толкаюсь в нее и обратно, ее попка такая чертовски тугая, что у меня совсем мало времени – я пропадаю в гладкой хватке, полноте ее молочных ягодиц. Я полностью теряюсь в ней.
К счастью, я могу работать в многозадачном режиме. Мои пальцы работают быстрее, пока я жестче врываюсь в нее, с той частичкой контроля, которая у меня осталась. Такое ощущение, что мне не хватает воздуха в легких, и начинают мерцать огни, даже несмотря на то, что все это происходит у меня в голове, пока я стараюсь не разрывать визуальный контакт с ней в зеркале.
Когда ее лицо начинает искажаться, я знаю, она близка, ее рот приоткрывается, глаза трепещут, борясь за то, чтобы смотреть на туманную версию меня когда все, чего они хотят, это закрыться. Она тяжело кончает, дрожа так сильно, что чуть не падает на колени, но мне удается удержать ее в вертикальном положении, весь ее вес на моей руке. Моя рука напрягается, в то время как пальцы выжимают все до последней капли удовольствия из ее набухшего клитора.
Я не отвожу взгляд. Ни разу. Я возвращаюсь в Шотландию один, и мне необходимо, чтобы в моей голове отпечаталось каждое воспоминание о ней.
Я кончаю быстро. Резко. Оргазм застает меня врасплох, мои крики эхом отражаются от стен ванной, и я изливаюсь в нее. Ощущения такие охрененные, что я едва могу стоять. Когда мне удается открыть глаза, размытое отражение Кайлы смотрит на меня в зеркале.
— А ты грязный мальчишка, — говорит она. — И удачливый, — добавляет она. — Уже перешел к анальному сексу?
Я не в силах бороться с усмешкой, появляющейся на моем лице. Я пожимаю плечами и медленно выхожу из нее.
— Я не откажусь от шанса, если ты рядом. Я не шутил, когда говорил, что проведу с тобой каждую свободную минуту с сегодняшнего дня до воскресенья.
— Как жаль, что через пару часиков ты не можешь заскочить ко мне на работу, — говорит она. — И залезть ко мне под стол.
Я облизываю губы.
— Одно твое слово и я буду там.
Она хватает полотенце и оборачивает его вокруг талии, оставляя свои красивые сиськи обнаженными.
— Не искушай меня. Я и так близка к тому, чтобы бросить работу. — Она кивает на душ. — Не торопись, — говорит она, а затем выходит из ванной.
Я быстро наношу какой-то шампунь или гель для душа на волосы, не слишком заботясь о том, что это, и через несколько минут выхожу и вытираюсь.
Я голый шагаю в ее спальню. Вялый, да, но, судя по взгляду в ее глазах, она по-прежнему чертовски впечатлена. Каким-то образом она уже одета для работы, а ведь солнце лишь начинает вставать на востоке.
— Ты быстро, — говорю ей.
Она быстро улыбается мне, вдевая сережку в ухо.
— Ничего другого мне не остается. — Ее глаза исследуют мое тело. — Так, в следующий раз, когда я тебя увижу, надеюсь, ты, наконец, расскажешь мне о своих татуировках.
Моя улыбка исчезает. Я сглатываю, не готовый обнажить себя таким образом.
— Я расскажу тебе парочку историй. Остальные утомят тебя до слез.
— Лаклан, — говорит она, и то, как она произносит мое имя, почти заставляет меня снова затвердеть. Она идет ко мне и кладет руку на мою челюсть. — Тебя никак нельзя назвать скучным.
Я хмыкаю, пожимая плечами. Она может думать, что я занятный, пока хочет меня, но я не собираюсь вдаваться в подробности. Она станет последней, такой необходимой мне интрижкой, прежде чем я вернусь к регби, собакам и моей нормальной жизни. В этом виде ограниченного соглашения нет места реальности.
Я хватаю ее за руку и целую ладонь.
— Когда я увижу тебя снова? Ты можешь прийти после работы?
Она, кажется, задумывается на минуту.
— Как насчет, в районе восьми?
Я киваю.
— Звучит превосходно.
Ее руки тянутся к моей груди, снова пробегаясь пальцами по моей татуировке, словно она читает шрифт Брайля (прим. пер. Шрифт Брайля (англ. Braille) — рельефно-точечный тактильный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими и плохо видящими людьми).
— Подвезти тебя домой? Это не далеко от моей работы.
Обычно я бы настоял на том, что доберусь сам, но сейчас почему-то этого не делаю. Я собираюсь выжать каждую минуту из пребывания здесь.
— Было бы здорово, — отвечаю я.
Достаточно быстро я одеваю костюм, и она подвозит меня до моей квартиры. Солнце светит вниз на город, и нет ни намека на туман. Все сверкает новыми красками. Абсолютно все.
Я наклоняюсь и кончиками пальцев беру ее нежный подбородок, наклоняя к моим губам. Нежно целую ее.
— Спасибо.
Она вспыхивает, краска расползается по щекам, и кивает.
— Такое чувство, что это я должна тебя благодарить. И сильно.
— За что?
Она улыбается. Смущенно.
— Что наконец-то поддался моим чарам.
Я ухмыляюсь на это и качаю головой.
— Я поддался им уже некоторое время назад, лапочка. Просто ждал, когда это дойдет до моего мозга. Рад, что это все же случилось, — я снова целую ее и подмигиваю, прежде чем выйти из машины. На тротуаре я наклоняюсь, чтобы видеть ее на водительском сиденье. Поднимаю ладонь. — До встречи.
— До встречи, — говорит она, прикусывает губу и отъезжает. Я смотрю, как она уезжает, а потом всасываю утренний воздух, единственное время, когда город не ощущается грязным. И направляюсь в свою квартиру, готовый разобраться с собаками и всем остальным, что может еще в этот день свалиться на меня.
Должен признать, остальную часть дня я вроде как ни на что не годен. Я делаю то, что надо сделать – отвожу собак к ветеринару, ищу дом для Эда, занимаюсь в тренажерном зале – но мозгом я не там.
Это изменение для меня, быть в кои-то веки настолько всецело сосредоточенным на человеке вместо регби или спасения. Это хорошо, на самом деле, потому что сохраняет нежелательные мысли и желания на расстоянии. Как правило, мой мозг ощущается рассеянным, будто каждый нейрон проносится через призму, и вместо света и радуг, есть только оттенки черного и серого. Я снова и снова впадаю в уныние, куда-то глубоко и беспокойно, и уходит много времени на то, чтобы вытащить меня, перетащить меня на светлую сторону.
Я знаю, что укрощаю зверя на моей спине, того, который хочет перетянуть меня на темную сторону. Но уделяя ему слишком много внимания, я даю ему слишком много власти. Но с Кайлой…я все еще могу быть нервозной развалиной с ожесточенным сердцем, но, по крайней мере, она является причиной всего этого.
Я снова на прогулке с собаками, пытаюсь научить Эмили команде «рядом». Это нелегко, она боится каждого человека, автомобиля и объекта, с которым мы сталкиваемся. Иногда, когда я на взводе, собаки реагируют на мое настроение к лучшему или худшему. Я решаю попробовать снова в другой день. Направляюсь обратно в квартиру, когда ко мне приходит понимание. Я могу ходить вечно, но не смогу перегореть.
Звонит телефон. Брэм.
— Привет, — отвечаю я.
— Так, так, так, — говорит Брэм. — Это ли не человек часа?
— Зависит от того, какой час ты имеешь в виду.
— Кажется каждый, — говорит он — Хочешь, чтоб сначала я рассказал тебе хорошие новости или хочешь рассказать мне свои хорошие новости?
Я прочищаю горло, недоумевая.
— Что, хм, у меня хорошие новости?
— Точно, — говорит Брэм. — Так или иначе. Сегодня утром у меня была встреча с мистером Маллиганом, отцом Жюстин. — Он делает паузу, и я не прошу его продолжать, потому что знаю, он сделает это сам. Всегда такой драматичный. — И он согласился вложиться.
Я ухмыляюсь, чувствуя облегчение за Брэма.
— Это отлично, приятель.
— Знаешь, я обязан этим тебе, — говорит он.
Я ворчу, чувствуя дискомфорт от его слов.
— Да пустяки.
— Это не пустяки, — говорит он, становясь серьезным. — Без тебя ничего бы не получилось. — Его тон добавляет серьезности остальному. Думаю, мне больше нравится шутник Брэм.