Когда может, приходит Стеф. Иногда с Линденом. Иногда это Никола и Брэм. Обычно здесь один из моих братьев. Они все извиняются, что им никогда не следовало позволять мне взваливать все это на себя, что мне нужна была их поддержка, что им надо быть менее эгоистичными, потому что они были воспитаны совсем не так.
Но на самом деле не имеет значения, что они говорят. Я никого из них не виню. Я виню лишь себя за то, что меня не было здесь. Если бы я никогда не поехала в Шотландию, возможно, этого бы никогда и не случилось. Я не знаю, к чему бы это привело, но уверена, если бы я отвезла ее в больницу, все могло бы быть по-другому.
Самое смешное, что я все больше и больше начинаю понимать Лаклана. Это горе и чувство вины другого рода, но, в конце концов, меня так же съедают эмоции. Когда я дома, я ловлю себя на том, что выпиваю пару бокалов вина просто что бы захмелеть, очутиться там, где мне не надо думать, а просто дожить день и уснуть.
Я мало разговариваю с ним. Он постоянно пишет мне, спрашивая как я, как мама. Я всегда отвечаю лишь парой предложений. Кажется так легче, даже если я беспокоюсь о нем. Даже если я хочу знать в порядке ли он, что он получает помощь. Я хочу знать, как прошла его игра. Но вместо того, чтобы спросить его, я смотрю в интернете. Он не играл в этой первой игре против Глазго, но они выиграли, и это принесло малюсенькую, грустную улыбку на мое лицо.
Спустя примерно неделю после маминого инсульта, врачи говорят, что отек немного спал и они настроены оптимистично.
Мы все собрались в больнице, братья и я с тревогой стоим около палаты, пока что-то происходит за закрытыми дверями. Может, именно оно. Мы можем войти туда, и она может улыбнуться нам, пусть даже слабо, но она может снова нашей мамой. Возможно, она расскажет нам о снах, которые видела об отце и мы бы посмеялись, поплакали и сказали бы ей спасибо, что вернулась к нам, своим детям, которые нуждались в ней больше, чем мы когда-либо были в состоянии сказать.
Но, когда врач выходит из палаты, мы сразу же понимаем, что новости плохие.
Она выдыхает и смотрит нам всем в глаза.
— Ничего не вышло.
Пол уходит у меня из под ног.
— Она жива, но...мы не можем отключить ее от системы жизнеобеспечения. Она не смогла вернуться.
— Так она все ещё в коме? — спрашивает Пол, звуча раздражённым. Это всегда было работой моего старшего брата. Сердиться.
Доктор кивает.
— Как я говорила, введение ее в медицинскую кому всегда последнее средство, особенно для человека ее возраста. Это всегда своего рода прыжок веры.
— И что же нам теперь делать? — паникует Тошио. — Что...что мы можем для неё сделать?
— Для начала, мы откажемся от барбитуратов, которые фактически отключают ее мозг. Но иногда мозг не начинает реагировать снова. На данном этапе невозможно определить, насколько сильны повреждения после инсульта, и каковы последствия пребывания в коме. У неё был шанс очнуться. Но она пока не очнулась. Мы подождём ещё несколько дней. Но, к сожалению, я не думаю, что она выйдет из этого состояния. Единственное, что вы можете, это ждать. Молитесь, если необходимо,
— Молиться? — с насмешкой говорит Пол.
Никко толкает его локтем, чтобы он заткнулся, а потом говорит врачу:
— Послушайте, как долго она может оставаться в коме? Ее мозг ведь реагирует, правильно? Ну, ведь люди постоянно выходят из комы. Думаю нам даже не надо обсуждать какие-то альтернативные варианты, пока мы не дадим ей все время, которое ей нужно.
Тошио кивает, вытирая слезы.
— Ага. Иногда люди просыпаются спустя несколько лет и с ними все нормально.
Да, грустно думаю я. Но эти люди молоды. А наша мама нет.
Я смотрю на доктора и знаю, она думает об этом же. Такова правда и я потратила всю свою жизнь, пытаясь смириться с этим, зная, что я буду вынуждена смотреть, как мама умирает и, вероятно, в это время я все ещё буду молода.
Но доктор не говорит ничего такого, вместо этого она говорит:
— Мы продолжим поддерживать системы жизнеобеспечения пока вы, как ее семья, не скажете нам прекратить.
Я закрываю глаза и чувствую руку Никко вокруг себя.
Мне хочется верить, что нам никогда не придётся принимать такое ужасное решение.
Я хочу верить, что мама все ещё может выбраться.
Я хочу верить во многие вещи.
Но я не знаю, сколько веры у меня осталось.
Глава 27
ЛАКЛАН
В течение нескольких дней после того, как Кайла уехала, я вижусь лишь с товарищами по команде и Амарой. Мой мир уменьшился до крошечных размеров. Без Кайлы рядом, все просто сжалось. Когда она была здесь, мир был широким и бесконечным. Теперь это снова словно лунатизм, каким он и был до того, как она пришла в мою жизнь.
Так что пока я игнорировал звонки от своей семьи, даже от Брэма из Штатов, я не слишком удивлён, найдя Бригса, во второй половине дня звонящего в мою дверь и бросающего камни в мое окно.
Я высовываю голову из окна, глядя на него вниз.
— Знаешь, у меня есть звонок.
— И ты бы ответил на свой звонок? — спрашивает он.
— Не раньше, чем ответил бы какому-то мудаку, кидающему камни мне в окно, — вздыхаю я и достаю ключи из кармана, бросая их ему вниз.
Если честно, я нервничаю по поводу нашей встречи. Последний раз я видел его в тот день, когда между мной и Кайлой все закончилось, и я все ещё не могу вспомнить всего, что произошло. Но он был там, по крайней мере, в какой-то момент.
Он заходит и закрывает за собой дверь.
— Привет,— засовывает руки в карманы своего модного костюма и не спеша прогуливается, наблюдая, как туфли стучат по деревянному полу, прежде чем поднять на меня взгляд.
— Я видел игру. Поздравляю.
— Спасибо. Хотя ты же знаешь, я для этого ничего не делал, — говорю я ему, садясь на диван. Лионель шлёпается мне на колени, умоляя почесать живот. Он знает, когда я чём-то обеспокоен, и это больше для меня, чем для него.
— Ха, уверен, все играют лучше, потому что знают, ты скоро присоединишься к ним. — Он делает паузу, косясь на меня. — Как Денни? Казалось, он в прекрасной форме.
Я киваю, пытаясь игнорировать растущий стыд.
— Угу, он в порядке. Полагаю то, что я был немного пьян во время тренировки, помогло. Я был не в состоянии причинить много вреда
Я смотрю на него в ожидании реакции.
Он лишь поднимает брови.
— Я знаю. Я много думал об этом. Это не совсем дружеский визит.
Я откидываюсь назад на спинку дивана и смотрю вниз на Лионеля, как моя рука бегает по его животу.
— Полагаю, будет слишком просить подобное от моего брата.
— О, так я теперь твой брат, — говорит он. — Понимаю. Только когда ты трезвый.
— Мне жаль, — говорю я, злясь от того насколько слабо звучит мой голос. Жалким.
— Я знаю, что тебе жаль, — говорит он. — Но думаю, ты не достаточно сожалеешь. Знаешь, Лаклан, думаю, я достаточно хорошо тебя знаю. Я не утверждаю, что знаю о тебе все, но это лишь потому, что ты не раскрываешь свои карты. И не зря. Но я думаю, даже если технически мы с тобой не связаны, мы одинаково решаем проблемы. Мы тонем в саморазрушении. Потому что, когда боль становится слишком большой, это становится удобным. Ты можешь увлечься своей грустью, своим чувством стыда. Я знаю, я так делал. — Он прикусывает губу и смотрит в потолок, будто общаясь с Богом. — Я так делал. И только сейчас я чувствую себя достаточно сильным, чтобы уползти. Но ты должен обнаружить этот момент. Ты нашёл свой десять лет назад, когда твой друг умер и ты был слишком испорчен, чтобы спасти его. Но ты и я. Люди. Все мы. У нас у всех по жизни много подобных моментов. Всегда есть больше, чем один конец. Это твой другой. Ты должен выбраться из него, я говорю тебе это как твой брат, твой друг, кто-то кто любит тебя и знает. Ты прямо сейчас должен выбраться из этого.