Эрик сбоку замялся:
– И это всё, Агата? Он больше ничего не сказал?
– Больше ничего! – прокричала я уже из подвала. – Жду вечером у родителей!
– До вече…
А «больше» тебе, помощничек, и знать о нашем с Фруком разговоре не стоит. Потому как я сама в услышанное не поверила… Хотя очень хотелось… Очень хочется…
В родительском доме тоже пришлось поднапрячься. Однако мама моя по слуху не уступит и любой нечисти. Поэтому, вылетела из своей спальни, как на абордаж:
– Доча, где тебя носит и что же так долго? Мы с отцом всю ночь не…
– Тогда и вам с папой тоже – приятного сна, – закрыла я перед ней свою дверь и мимо сопящей на постели Вари просквозила в купальню… А ведь так хочется крикнуть сейчас на весь дремотный дом. Да что там на весь дом? Открыть окно и миру вокруг проорать: «Ник зде-сь!!!»…
– «Змеиный хвост», Агата Вешковская-Подугор. «Змеиный хвост».
– Доча… Доча, я к тебе войду.
– Хорошо, только тише, – и зевая во весь рот, провернула барашки крана над ванной.
Мама, запахнув халат, шлепнулась на ее глянцевый край:
– Ну, что нового? – постучала загнутыми носками шлепок.
– Мама, все нормально. Ищем, нюхаем.
– Что «нюхала», я прекрасно вижу.
Тысь моя майка – забыла рубашку от крови очистить.
– Мама, все нормально.
– Ну-ну… Агата, завтра тебе на юбилей канцлера. И в чем ты туда пойдешь?
– Мама, все но… Что?
– Так я и знала, – вздохнула родительница. – Хорошо. Отдохни, а потом – по магазинам.
– Не надо. У меня есть.
– Да что там у тебя…
– Платье. Ник выбирал. Сам, – «убийственный» аргумент. И «противник», с еще одним вздохом ретировался обратно за дверь купальни. Я же, побросав на пол одежду, занырнула под теплые вожделенные струи… И закрыла глаза… – Ник. Ник… Ни-ик, я тебя найду. Где бы ты ни был. Я тебя найду… Найду… Най-ду… Вот только… посижу тут немножко…Чуть…чуть…
– Тысь моя майка! И что же ты меня не разбудила то?!
Окна в столовой расплылись столичными сумерками. Да и световые шары, оформленные в плафоны, уже вовсю сияли под потолком. В аккурат над накрытым к ужину столом. Мама моя обиженно скривила губки. Эрик втянул шею в плечи. Папа с Варварой продолжили жевать… Курицу.
– Агата, присаживайся и не ругай мать. Это я ей не позволил.
– Ага, – хлопнулась я на свой законный стул. – Всем приятного аппетита…
Пришлось выдачу информации отложить на потом. Да и выражалась она всего лишь в двух скупых фразах: «Он – не женат. У нее – кто-то есть. А вот кто – пока неизвестно». Хотя это, уже три фразы. Что сути, все одно, не меняет: полезности – нуль. Значит, надо заходить с другого крутого борта.
Я же свое ближайшее время посвятила «близкому знакомству» с перечнем недвижимости обоих «главных подозреваемых». Рассудив, что, при таком «раскладе» прятать пленника в «дальние дали» смысла нет. И навестила семью Годы (обещался ведь помочь?). Тот, как обычно, запросил себе время на еще одно «должностное преступление». Но, уговаривать его в этот раз ни мне ни Софико не пришлось.
Но, все это было накануне. А вот конкретно сейчас…
Уф-ф… Да я бы с удовольствием данное мероприятие пропустила. И променяла бы его на ночь в засаде под крыльцом у гадины Ксю. Но… Сто пятьдесят лет. Тысь моя майка…
– Ну, наконец-то, Агата! Проходи.
– Здравствуйте, господин канцлер. С юбилеем, – и облегченно протянула ему приторно вонючий букет.
Канцлер в ответ заговорщицки сдвинул седые брови:
– Я тебе место обозначил за столом между Верховным рыцарем и госпожой Лэшок. Так что, приставать с лишними вопросами никто не будет. А мы с тобой позже поговорим. Агата?
– Да, господин канцлер. Спасибо.
– Не за что, – подмигнул он мне. – Проходи… Господин главный судья!..
Пришлось срочно «проходить»…
Большой торжественный зал в учебном корпусе узнать сейчас можно было с трудом. Пожалуй, лишь по местоположению дверей и узких окон. Остальное же пространство щедро пестрело лентами, свисающими с люстр наподобие шатерных куполов, и вполне реальными благоухающими цветами. И что там мой приторный букет? Тут их были целые сотни. А в купе с блюдами на длиннющих столах сей «коктейль» вызывал тошноту и «больные» фантазии (духи вместо соуса или розовая вода по графинам). Однако сами гости впечатляли не меньше. Но, по другому – мельтешением ярких красок и переливами драгоценностей у дам. И только серые фраки официантов да рыцарские доспехи спасали глаза от неминучего косоглазия или слепоты.
Но, слава всем прокуратским богам, гости, очень скоро расселись. И канцлер оказался стратегически прав: оба моих соседа желания поболтать со мной явно не проявляли. Левый (Верховный рыцарь) только о здоровье моем справился, а вот правая (госпожа Лэшок) и вовсе сделала вид, что мой стул пуст. Да и меня саму это устроило – хватило кивков и взглядов, которые я по пути собрала.
А далее началась «официальная часть» в виде громких поздравлений вперемешку с громкими выступлениями знаменитостей всех мастей. Среди последних отметилась и моя недавняя клиентка, не нечисть, конечно, а совсем наоборот (хотя если судить по ее нраву, то – упыриха еще та). Бывшая театральная прима (и бывшая хозяйка кошки-призрака) прочла отрывок из геройской оды, в местах упоминания главного «героя», указуя перстом в юбиляра. Тот дисциплинированно умилялся. Гости согласно аплодировали. В общем, на все действо ушло минут двадцать. Бедный господин Исбург (он ведь не актер, а, действительно, «простой герой»). Меня в списке поздравляющих спасительно обошли (да и речь, честно сказать, была ни к бесу). А вот когда очередь дошла до других преподавателей, из-за стола напротив, криво от волнения поднялся господин Коржун:
– Господин канцлер, вы мне позволите?! – покраснев сквозь бороду, произнес он. В ответ ему с улыбкой кивнули. Оратор прокашлялся. – Я служу на благо Отечества под вашим руководством вот уже сорок три года. И начальника лучше не знал.
– Так я у вас – единственный, – уточнил тостуемый.
– Так… точно, – еще раз кашлянул оратор. – Вы, господин канцлер, выпустили из-под своего крыла многих выдающихся личностей, которые потом взмахнули высоко-высоко! – в этом месте прокашлялись главный судья Ладмении и еще несколько гостей. – А сами – всегда на посту. В своем кресле! Но, если б не ваше участие и покровительство, то где б они… – вовремя смолк он, потом, кивнув, поправился. – где б мы все были?! – главный судья отмер и скосился по сторонам. – Но, я сейчас хочу сказать лишь об одном вашем ученике! – а вот здесь мне, вдруг, захотелось одновременно и скоситься и сглотнуть слюну. – Николасе Подугоре!.. Именно о нем! Храбрый воин! В прошлом – прилежный, лучший мой, да и не только мой, кадет! И мне искренне жаль, что к нему теперь применимо лишь это время – прошлое!
– О-о, – тихо выдохнула я.
– Да, прошлое! – тем временем огласился оратор. – Мы все скорбим о такой большой утрате! Как для нашего учебного корпуса, так и для…
– Да что же это?
– Агата, держи себя в руках, – прошипел, повернувшись ко мне, Верховный рыцарь.
Я в ответ оскалилась:
– Да что же это? Может, и похороны Ника скоро?
– Агата, это всего лишь дань уважения твоему мужу.
– Оглашать его покойником? А не рано ли?
– Агата, держи себя… – и прикрыл мою трясущуюся руку на столе своей пятерней. – Я очень тебя прошу.
– Господин Коржун?! Себастьян!.. Спасибо за речь! – косясь на нас через столы, поднялся канцлер Исбург.
Оратор на вдохе смолк.
– И от меня – большое спасибо! Господин Коржун, я вас приглашаю к себе на службу писать некрологи для моих, еще не почивших политических оппонентов! – а вот это было на самом деле, эффектное выступление. Да и появление. На моем скудном опыте – второе. Его Величество, подорвав вверх всех гостей, прошествовал от двери прямиком к юбиляру. Оттуда, взметнув полами камзола, развернулся. – Я вам не помешал?!
– Ваше Величество, – развел руки канцлер Исбург, – Как видите, ваше место вас ждет. И… спасибо за…