– Доча! Ну, и где вы болтаетесь?! – о-о, а вот и остальная часть нашей семьи.
Мама, оторвав нос от собственного же запястья, как можно строже взглянула на нас. Получилось не очень. – М-м. Запах какой чудесный…
– Что с чем мешали? – тут же подскочила к ней наша подопечная.
– А я и не помню. Жасмин, герань, розу…
– А-а… А где удобрения?
– Какие удобрения? – воззрилась на Варю мама, но тут вмешалась, протолкавшаяся от прилавка, тетя Гортензия:
– Агаточка, а мы хлеб печь пошли. Вы с нами?.. Ф-фу, Катаржина!
– Сама ты «фу»! И ничего не смыслишь в ароматах.
Да ну их. Потому как лучше всех благоухал сейчас… Ник… Умная мысль. Главное, вовремя. Держи себя в руках – разгар дня!
– А где здесь можно… поесть?
– «Поесть»? – склонился ко мне мой «идеальный аромат».
– Ага. А вы пока нюхайте, лепите, пеките и что там еще?
– Агата, я – с тобой, – внезапно присоединилась ко мне Нинон. – Хлеб печь я и дома могу, а вот поесть, перед этим у плиты не стоя…
– Воистину. А вы – бегите-бегите. Потом нам всё расскажете…
Уф, и как же спокойно мы на этой шумной поляне «поели». Вдвоем. Но, через полчаса к нам присоединилась тетя Жужа, сплавившая мужу близнецов. Потом он сам, сплавивший оных под присмотр своего подмастерья. Ближе к сумеркам до меня с трудом ментально «дооралась» тетя Гортензия, торжественно водрузившая на наш стол свой кривой подпаленный каравай. Но, и его вскоре смели вместе с рыбой и жареным барашком. А уже на закате нас нашел уставший папа, груженый плодами маминой бурной работы, из коих больше всего пугала патлатая мочальная кукла:
– Катаржина тоже скоро придет, – скосился на нее папа. – Она со знакомой из столицы задержалась.
– А где Варя и мой муж?
– В последний раз я их видел у дощатой клети под вывеской «Кузня».
– И что они там делали?
– Ник собирался ковать. По крайней мере, Варвара так мне сообщила.
– Вот ничего себе?! – тут же подскочила я. Конец терпенью. – В какую сторону…
– Прямо по дыму из трубы. Не промахнешься.
– Ага! – и понеслась, маневрируя меж забитых галдящими гостями столов…
Клеть с трубой я нашла даже не по дыму. По звону. Неритмичному. И живо протолкалась сквозь толпу.
– Стойте, госпожа! – рука поперек низкого дверного проема пришлась как раз на уровень моего рта. – Дальше – опасно. Может прилететь.
– Ник! – сначала подпрыгнула, потом занырнула я под эту руку.
– Агата, я уже заканчиваю, – откликнулся он от наковальни.
– А где…
– Я здесь сижу, – пропищали из темного уголка кузни.
– Я – с ними!
– Госпожа?! – а кто ж меня удержит, когда такое… зрелище? – Только сидите тихо. Не нарушайте процесс.
– Хорошо… Варя, а что он кует?
– Подкову. На счастье, – выдохнуло мне с чурбачка дитё.
– Ух… ты…
И я, действительно, смолкла, присев рядом на точно такой же…
В темной кузне ночь наступила гораздо раньше, чем на поляне, расцвеченной сейчас множеством фонарей. Здесь же всё малое пространство освещал лишь один, висящий в аккурат по центру, да еще огонь в узкой печи. И он плясал сейчас в своем танце стихии, множась всполохами на стенах, тенями выхватывая силуэты кузнечной атрибутики и самого кузнеца. А еще освещал сбоку Ника, усердно бьющего по раскаленному железу подковы… Ник. В распахнутой на груди рубашке. С закатанными рукавами и каплями пота на лице. Он – усердно стучал. Я – подавшись вперед, смотрела…
Бу-ух… Молотком… Бу-ух… Молотком… Бу-ух. Удары собственного сердца. И будто песня. Этот неровный ритм. Бу-ух… Молотком… Вечная песня… Бу-ух… Бу-ух… Метнула сквозь редкие доски взгляд. Луна, словно усмехаясь… Луна… Бу-ух… Молотком… Бу-ух… Сглотнула слюну. И… стерла со лба свой собственный пот. О-о, я так больше… Бу-ух… Его запах… Бу-ух. Даже отсюда… Бу-ух… Его… Я так больше не могу!
«Ник!»
Он от неожиданности вскинул глаза:
– Да?
«Ник. Ник. Ник… Ни-ик»
– Я закончил.
– Я бы, господин…
– Я закончил, – бросил молоток рядом со щипцами. – Спасибо за…
«Ник!»
– Нам пора, – и подхватил нас с Варварой за руки. – Пошли.
– Ник, а куда мы идем? Ты же…
– Варвара, побудешь с госпожой Катаржиной и остальными.
– Угу… А вы?
– Просто побудь… Пожалуйста.
– Хорошо…
Удивленные лица семьи, но мне наплевать. А дальше, почти бегом, до края поляны. И – в подвал.
– Мы где? – запыхавшись, выдохнула ему в спину.
Ник развернулся, обхватив мою шею руками:
– Русалочья заводь. Я вчера наметил ориентир… Любимая…
– Ник…
И только мы под нещадным, все поглощающим светом луны. Будто два вечно голодных, диких зверя. В вечной же тяге насытиться. Любовью. Друг другом… Светом луны…
– Я так люблю тебя, – сквозь стоны и всплеск воды. – Я так… – чтобы вновь провалиться, утонуть в нем. В любви и луне… Вечная борьба. Вечная песня…
Но, все же, утро пришло…
– О-о… и как же некстати.
– Кстати, кстати, – упал мой бодрый муж рядом на постель. Значит, мы уже… нет, еще в Либряне до сих пор. – Вставай, любимая.
Я честно попыталась разлепить на щедром утреннем свете глаза:
– О-о… И не смотри на меня так.
– Как так? – прищурился он.
– Ну, я не знаю. Будто я вчера скоморохом оббежала всю праздничную площадь, горланя срамные песни. А потом меня ловила по той же площади вся наша семья.
– Скоморохом? – смеясь, откинулся Ник на спину. – Я на тебя «так» смотрю?.. Много ты понимаешь в счастье.
– В чьем это? – напротив, подскочила я на локоть.
– В моем… Агата?
– Ага? – сдула я с глаз лохматую, воняющую тиной, прядь.
– То, что сегодня ночью свершилось…
– О-о… Иначе, как моим помешательством на почве страсти к законному мужу и назвать…
– Я согласен.
– На что ты… «согласен»?
– На такие твои «помешательства». В Русалочьей заводи.
– Ну, да. Тогда подобное грозит еще и всем местным русалкам, – и вспомнив, как те сначала недовольно из камышей обшипели нас с Ником, а потом принялись оттуда же по-деловому комментировать, сама залилась и краской и смехом. И что самое ненормальное, меня это только еще больше распалило тогда… О-о…
– Значит, мы с тобой вместе «выступали», – лишь освидетельствовал сей факт мой «законный муж». – И даже не со «срамными песнями».
– О, да! – повернулись мы друг к другу. – Ты знаешь… я так люблю тебя. Не смотря на то, что ты со мной сотворил. Не смотря на то, что заставил вспомнить, что я – женщина. Носить эти дурацкие платья в цветочек, туфли на каблуках и накручивать кренделя на голове. И самое главное, заставил меня научиться готовить. И все это, ни разу не заставив на самом деле… Ник?
– Что, любимая? – с улыбкой произнес он.
– Что же ты со мной сотворил?
– Это – не я. Ты сама. И я тебе за то очень благодарен.
– Да? – охрипшим голосом выдохнула я.
– Да, жена моя. Да… А теперь, вставай и…
– Вот ничего себе, Ник! Ты опять в постели? Агата, ты проснулась? Ник, твой чай давно остыл! – Варвара, взмахнув мотыльком, приземлилась в аккурат между нами. – Теперь вставайте оба.
– А куда нам спешить то?
– Мне пора, – скривился нам Ник.
– Пора? – уточнили мы тоже вместе.
– Я же тебе, Агата, еще в пятницу говорил: сегодня, в третью ночь полнолуния…
– Тысь моя майка! Ваши бесовы учения! И это – в выходной день!