Чтобы поддерживать контакты на оптимальном уровне, мы послали в Нюрнберг сотрудника под легендой беженца. Оптик (его псевдоним) был домашним учителем у детей Порста, работал в его фирме и тоже вступил в СвДП. Одновременно он переправлял нам информацию Порста и устанавливал связи сам. Со временем информация Оптика так разрослась, что мы должны были выделить второго человека для связи с Порстом и Оптиком.
К моему ужасу, Порет в один прекрасный день совершенно беззаботно сообщил мне, что посвятил во все эти дела своего референта, и, к моему еще большему ужасу, на нашу ближайшую встречу в Будапеште в виде сюрприза привез этого молодого человека. Он считал само собой разумеющимся, что его помощник присутствует при нашем доверительном разговоре. Он явно думал, что имеет на него большое влияние, позволяющее без опасений во всем ему доверять. Вполне возможно, что в этом блаженно доверчивом поведении выражалась наивная заносчивость преуспевающего бизнесмена, который ожидал нерушимой верности от тех, кого он выделил своим благоволением из массы служащих. Если это было так, то его арест после доноса молодого человека был для него малоприятным прозрением. Но то же самое, впрочем, случилось и с нами, ибо и Оптик оказался Иудой.
Я всегда удивлялся предпринимательскому чутью Порста. Когда он многим ежедневным газетам предоставил по себестоимости в качестве нового приложения радио- и телевизионные программы, которые в дальнейшем должны были стать основой журнала, я счел его легкомысленным азартным игроком, однако к 1967 году, когда он был арестован, это было приложение почти к двумстам газетам и оборот его составлял около 3 млн. марок. Когда мы встретились в Будапеште, рассылочная контора, являвшаяся ядром его предприятия, терпела большие убытки. Банки угрожали прекратить кредиты. С пылким энтузиазмом Порет объяснил мне свой план дополнить рассылки сетью магазинов. И дело пошло. И теперь, когда имя Порста встречает меня на многих магазинах как на Востоке, так и на Западе Германии, я невольно вспоминаю об этом.
В ходе одной беседы в Москве Порет развивал идею о слиянии предпринимательской инициативы и перевода собственности в руки всех, кто трудится на предприятии. При всей обворожительности этой идеи она показалась мне утопичной. Да и не мог я поверить в подлинную готовность миллионера к таким экспериментам. Но сразу же после освобождения под залог из следственной тюрьмы он выступил в нюрнбергском Мейстерзингерхалле перед двумя тысячами сотрудников, изложив свои представления о децентрализации концерна, расширении участия трудящихся в управлении производством, об ответственности и инициативе каждого. Четыре года спустя, когда оборот предприятий группы “Порет” достиг почти 200 млн. марок, он передал предприятия их работникам на началах стопроцентного участия в прибылях и самоуправления.
Сегодня мы оба — граждане Федеративной республики. Когда я размышляю об этом, на память приходят слова, сказанные Порстом в 1968 году: “В Федеративной Республике Германии я у себя дома, и притом со своими взглядами. Я все еще верю, что Федеративная республика — страна, где можно придерживаться мыслей, отличающихся от официальных норм. Я выбираю свободу движения влево, так как свобода двигаться вправо давно уже стала чем-то вроде моды”.
Вильям Борм был одним из интереснейших людей, с которыми я познакомился за время работы во главе разведки. Связь с этим политиком длилась около двух десятилетий — до моего ухода с поста начальника Главного управления разведки. Вскоре после этого Борм умер в возрасте девяноста двух лет.
Моя служба вышла на деятеля западноберлинской организации СвДП Борма в конце 50-х годов, когда ему оставалось отбыть в Бауценской тюрьме совсем немного из тех девяти лет, к которым его приговорили за “подстрекательство к войне и бойкоту”. Истинная причина девятилетнего заключения и интереса моих людей к Борму состояла в том, что его подозревали в работе на английскую разведку в ГДР. Два сотрудника моего управления разыскали Борма в тюрьме. В ходе беседы он выразил готовность продолжить контакт с ними после освобождения. В 1960 году он был избран председателем западноберлинской земельной организации СвДП и введен в правление партии. Вскоре после этого он связался с сотрудниками разведки, посещавшими его в Бауцене. Я почувствовал любопытство и решил сам взглянуть на этого человека.
На нашей конспиративной вилле появился высокий худощавый человек, перешагнувший 65-й год. Первое впечатление от его появления точно описывалось прозвищем “сэр Вильям”, которое дали Борму “молодые демократы” — члены молодежной организации СвДП. Даже небрежно одетый, он всегда казался элегантным и изысканным. Сын гамбургского фабриканта, судя по всему, сохранил нечто от того, что вкладывается в понятие “господин”.