Я помню вкус её губ. Какая она горячая и приятная.
И я не выдерживаю. Внизу спину покалывает от напряжения, и я представляю ее под собой, выгоревшие на солнце каштановые волосы разметались на моей коже, глаза смотрят на меня с ненасытным желанием.
Когда тело расслабляется, ненависть к самому себе возвращается с новой силой. Я таращусь на свою руку, сжимающую член. Если можно пасть ещё ниже, то я уже на полпути туда.
Оргазм оставляет после себя лишь опустошение. Я включаю горячую воду, моюсь, но не чувствую себя чистым.
Надеюсь, что тот, с кем мне предстоит драться снова сейчас, будет огромным заносчивым засранцем и заставит меня купаться в боли, от пошлых мыслей о сестре.
На следующее утро я еле-еле поднимаю себя с кровати, всё тело протестует против даже самых простых движений. Честно говоря, вчера вечером я был не в лучшей форме. Да, меня вела слепая ярость, но вот стойкости было недостаточно. Я получил несколько ударов, от которых сейчас морщусь.
Синяк на ребрах слева стал фиолетово-зеленым. Я роюсь в вещах, чтобы достать футболку посвободнее и скрыть место ушиба, а потом надеваю спортивные штаны.
Ведь бокс – это не просто мордобой, как многие думают. Это особое искусство! Заработок был маленьким, но у моего внутреннего я появился смысл в жизни.
Впоследствии, я поставил перед собой более широкие цели и стал приобретать навыки работы в скорой помощи чтобы уже наверняка иметь хоть какую-то профессию. Я освоил базовую программу курса где меня научили: пользоваться дефибриллятором, принимать роды, накладывать жгуты и повязки и делать уколы.
В итоге получилось так, что со временем я породнился с Тори и мы стали встречаться и жить как пара. Тем более, что, по мнению опытных юристов и адвокатов ни каких ежемесячных пособий и денег мне не полагалось со стороны семьи. Считалось, что всем необходимым меня уже обеспечили. В таком возрасте я должен обеспечивать себя сам.
***
Весь следующий год, я катался по городу на вызовы жертв и больных, так же зарабатывал деньги на «боях», менял приятелей, менял квартиры. Заглядывая в будущее, я видел там всё ту же тягомотину, только мне при этом на десять лет больше, и я в долгах.
Несколько месяцев скучной повседневной переписки и вот, наконец, последнее письмо от моей сестры. «Тебе нравится?» – было написано в теме письма. Элисон прислала мне своё фото с новой стрижкой: волосы каштановые, серые глаза, соблазнительная поза. Я ей даже не ответил, но оценил образ на пять с плюсом.
Я даже как дурак приобрёл последний номер журнала с её участием, где она предстает перед нами в прозрачном кружевном лифчике, а за талию её обнимает такой же красивый парень ее возраста, её любимый Марк с голым торсом.
«Люди в отчаянии, они готовы на всё», вот что я написал ей.
– Ну сколько можно Дилан? В които веки ты не знаешь, что происходит в её жизни, и тебе уже неймется ей написать.
Я обиженно замер, не донеся вилку до рта.
– Я и не лезу, – пробормотал я, и мне вдруг захотелось уйти.
Я отложил салфетку и встал из-за стола. Я собрался отнести тарелку на кухню, как вдруг Тори проговорила:
– Знаешь, что я поняла за всё то время, пока мы вместе, что ты не можешь ни дня без Элис, – это было сказано резко, грубо. – Такое ощущение что весь твой мир вращается только вокруг её. Тебя не интересуют деньги, тебя не интересуют удовольствия, тебя ничего не интересует, кроме её!
– Мы вместе выросли, разошлись, вот и всё! – парировал я тоном человека, которому теперь терять уже нечего.
Так, собственно, и было. Остались лишь воспоминания, радости, взлеты и падения.
Никто из нас не проронил ни слова, а потом Тори встала и вышла из комнаты.
Я так и остался стоять с тарелкой в руках. Мне стало неприятно не из-за внезапного обвинения, а изза того, каким взглядом она меня наградила перед уходом. В этом взгляде читалась глубокая, полная презрения неприязнь. Я присел на секунду, а потом, словно в попытке отряхнуть с себя её слова, резко встал и направился снова на кухню.
Ейто никогда не приходилось страдать от её душераздирающего плача, если она не хотела идти в свою комнату, и выяснять причину слез, когда она не могла внятно объяснить бабушке, почему боится заводить новых друзей. Ей не приходилось выбирать с ней детские кружки, посещать детские праздники, справляться с ночными кошмарами после внезапной потери родителей. Что она могла знать об этом? Я налил себе бокал алого вина, и гнев поутих. Никто не мог этого знать, никто, только мы с сестрой.