– Нет, это что-то с чем-то! – всплеснула руками Тая. – А у вас точно других сотрудников для расследования смерти моей сестры нет?
С приближением Хеллоуина на улицах городов становилось все больше ряженых. Молодые люди будто намеренно приближали день, когда портал между миром людей и злобных духов будет открыт.
– Поосторожнее! – Высокая девушка с рогами ведьмы Малефисенты, ее светловолосая подруга в длинном цветочном платье принцессы Авроры под осенним пальто и мрачный юноша в кожаном камзоле ворона Диаваля посторонились, пропуская Портнова. Тот расхаживал с телефоном у входа в метро «Савеловская», в который раз бубня:
– Соня, здравствуйте! Это Игорь из уголовного розыска. Я приезжал к вам недавно, чтобы поговорить об Ольге Вороновой…
Воспоминание о выбившейся из-под капюшона пряди мгновенно сбивало его с толку. Он все забывал. Не решался набрать номер. Злился. И, как городской сумасшедший, твердил самому себе: «Идиот! Идиот! Идиот!»
Купленный в автомате кофе остыл. Ему казалось, он выглядит глупо с большим тортом «Яблонька» и микроскопическим подарочным пакетом, который ему навязала Армине, после того как они час дозванивались до тети Вороновой в Пензу.
Под глумливый смех жителей Топких Болот он едва не выронил подарочный пакет, когда на телефоне высветился номер Крячко.
– Надо отследить историю перемещения телефона и покупки Вороновой в Саратове. Попробуем найти пересечения с тем, что всплывет в расследовании Льва Ивановича.
– Ага!..
Пакет-майка в руке Портнова порвался. Коробка с тортом вывалилась на землю и раскрылась. Белый крем заляпал все вокруг, покрыв ботинки и штанины сыщика белой мазней, под хохот Малефисенты, Диаваля и Авроры.
– Вот нечисть! – прошипел, убирая телефон, Портнов. Направляясь к машине, он обернулся в сторону станции, откуда можно было уехать в Кубинку. – В другой раз.
Гуров смотрел в большое окно розового с коричневыми ромбами на фасаде Управления уголовного розыска по Саратовской области, скрытого от посторонних глаз за безликим «Домом быта» с «кишкой» непотопляемого экономическими кризисами салона нижнего белья и колготок на первом этаже.
На широком подоконнике (в здании топили слабо, батареи оставались холодными) стоял чайник, стыли кружки с чайными пакетиками, заваренными крутым кипятком. Добавляя в напиток лимонный сироп и сахар, сыщик вслушивался в рассказ женщины, приглашенной Ильей Юдиным. Он не вмешивался в допрос, поскольку каждый местный полицейский считал своим долгом намекнуть «московской метле», что все тут сами с усами и руководить ими нечего. И это Гуров еще не встречал Брадвина, которого в Саратове боялась каждая собака, и даже уборщица с восхищением говорила: «Мент, а не человек!»
Высокая и худая, с туго закрученной шишкой на голове, в свободном жилете на молнии и болотной водолазке бывшая начальница Екатерины Мельниковой повторяла показания сплоченного коллектива старейшего книжного магазина города, который все по-прежнему звали «Домом книги».
– Все было как обычно, – сцепив на коленях руки на манер прилежной ученицы, нервно твердила Лябинова. Маленький набор носовых платочков, который она принесла с собой, кончился, и она старалась не плакать больше. – Простите, я на панихиду успею? Мы там у входа с Вольской фото Кати поставили, свечи раздадим. У огнетушителя. Игрушку из отдела детских товаров принесем. Сложились на ту, которая Кате нравилась. Она с ней сидела до открытия в зоне для чтения последние дни.
Юдин злился. С начала работы он умел отделять расследование смерти от причиненного ею горя. Выросший в благополучной семье неунывающих, начитанных провинциальных «технарей», которые проводили летний отпуск с детьми не на море, а в байдарочных походах по рекам Медведица или Тьма, дружно налегая на струны гитар и весла, он во всем следовал принципу «место нервов – за бортом». Даже когда в одном из таких походов его старшая сестра тонула и со всех лодок кричали: «Не паникуй! Держись на воде! Хватайся за круг!» – но ничего не делали, а ее голова уходила под воду, он просто хладнокровно прыгнул в водоворот из лодки. Река крутила, проверяя его решимость, но он доплыл до Лены, схватил ее за руку – и это прикосновение разделило их навсегда.
С того дня сестра так и жила предощущением новой беды и изводила всех своей нервной чувствительностью. Илья говорил: «Наглоталась страха». Несмотря на общее взросление, он презирал ее за чувствительность, слабость, мелочное желание быть в центре любой компании, спекулируя на сомнительном факте биографии «Однажды я чуть не умерла».