— Зинуль, это я… Не поверишь, дорогая, еле вырвался. У меня в запасе три, нет, четыре часа. А может быть, и вся ночь. Ты как?
— Н-не знаю… А вы правда еще не расписаны?
— Зиночка, мы договорились перейти на «ты»…
— Я еще не привыкла, но постараюсь. Так вы… ой, ты мне не ответил.
— Что тебе сказать… Ты не представляешь, какие ошибки может делать такой парень, как я, когда ищет свой идеал. Я слишком долго его искал. И мне уже показалось, что Маша та самая, о ком я грезил, но это длилось, пока я не встретил тебя… И потому я сейчас лечу к тебе на крыльях мечты!
— А вы думаете…
— Зиночка, ну опять ты забыла…
— Ну хорошо, а ты думаешь, что потом не встретишь другую девушку, еще лучше… Что там у тебя, Рустам, Рустамчик? Что там грохнуло? Я тебя не слышу.
Джип Рустама, потеряв управление, вылетел на встречную полосу и столкнулся лоб в лоб с тяжело груженным самосвалом, который тоже не успел свернуть. Он погиб мгновенно, по-прежнему держа трубку мобильного телефона у своего уха, в которое беспомощно бился девичий голос:
— Рустам, почему ты молчишь, что случилось?
Когда через полчаса здесь же проезжал «мерседес»
Забельского с охраной, им пришлось затормозить ввиду образовавшейся пробки.
— Почему стоим? Что там случилось, узнай, Сережа… — устало сказал проснувшийся Григорий Иванович телохранителю. — И скажи, мы очень спешим. Нас в Белом доме ждут.
Тот вылез из машины, потолкался среди гаишников, кому-то из них сунул один портрет Франклина в серо-зеленом обрамлении, и гаишник сразу засуетился. Сережа через несколько минут вернулся.
— Ну что там случилось?
— Чайник там, с Кавказа. Говорят, вел машину и одновременно базарил по сотовому. Ну, дело обычное — руль не удержал, и самосвал ему в лоб. Тот водила вроде ничего, а этот сразу насмерть.
— Боже, какой ужас, — вздохнул Григорий Иванович. — В цивилизованных странах давно запретили водителям пользоваться сотовыми, а мы все чего-то ждем.
— Сейчас мы ждем, когда освободят нам дорогу… — Сергей кивнул на гаишников, расчищавших перед ним трассу, отгоняя машины и людей.
…Григорий Иванович Забельский прибыл к вице-премьеру правительства Петру Анисимову с опозданием.
Вице-премьер был в кабинете один.
— А Ильи Михайловича разве не будет с вами? — спросил Забельский, сощурившись, когда они обменялись рукопожатиями.
— Ну, раз у вас возник такой вопрос, длинных предисловий не потребуется, — сказал Анисимов, показав гостю на стул.
— Насколько я понимаю, речь пойдет о предстоящих торгах «Телекоминвеста», — осторожно сказал Забельский.
Анисимов ответил не сразу. Сначала испытующе посмотрел на гостя.
— Илья Михайлович, кстати говоря, тоже ожидается с минуты на минуту. Но я хотел прежде поговорить с вами…
Он прошелся по кабинету, обдумывая первую фразу.
— Скажем так… Судя по разговору, состоявшемуся у меня с господином Любезновым в английском посольстве…
— Извините, Петр Сергеевич, я в курсе вашего с ним разговора. Он вам все рассказал по поводу видеокассеты, где вы с Олей… Вы видите, я выложил карты на стол. Поэтому не будем терять время. Выложите свои. Мы еще не знаем настоящей цены каждой минуте, которую Оля Замятина проводит в заложницах.
— Хорошо. Чего вы хотите? — остановился напротив него Анисимов.
— Вы хотели спросить, чего хотят похитители? — уточнил Забельский.
— Они выполняют ваш заказ. Поэтому я спрашиваю у вас.
— А как вы сами думаете? — негромко спросил Григорий Иванович
Анисимов молча взглянул на него и снова прошелся по кабинету.
— Блокирующего пакета вам хватит? — спросил он тоже тихо. — Или вам обязательно нужен контрольный? Хотя о чем я… Вам нужна моя отставка?
— Вы хотите это обсудить в отсутствие Ильи Михайловича? — спросил Забельский после паузы и сел на место.
— Признаться, думал, но я очень надеялся, вы скажете, что торг неуместен… — вздохнул Анисимов. — Что в то время, когда Оля Замятина томится в застенке, когда речь идет о ее жизни и чести, заводить столь циничный торг, ну й так далее…
— Да, вы правы, — смешался Григорий Иванович. — Мне действительно было трудно представить, как вы, Петр Сергеевич, с вашим трепетным и чистым чувством, какое вы испытываете к Оле, можете в такой трудный момент, когда она там страдает, говорить о чем-то постороннем.
— Никого, ни вас, ни Ильи Михайловича наши отношения с Олей не касаются… — негромко сказал Анисимов. — Я постараюсь говорить с вами на понятном вам языке. Итак, я спрашиваю: чего вы хотите? Или по-другому: какой итог торгов по «Телекоминвесту» вас бы устроил? Я все прекрасно понимаю: только в ваших возможностях как можно быстрее вытащить ее оттуда. И говорю так, поскольку она действительно мне дороже всего на свете… Поэтому я спрашиваю: сколько? Наверняка освобождение ее и ее коллег обойдется в очень круглую сумму.