— Интересно, получится у него на этот раз или нет? — спросил Денис, ни к кому не обращаясь.
— Это уже похоже на азарт болельщика, — заметил Олег.
— Я болею за наших ребят, — ответил Денис. — Прилетят они на этот раз живыми или нет. Только бы были живы и целы, и черт с ними, сволочами и демагогами, с их рейтингами и пиарами! Что смотришь? Хочешь сказать: именно на эти мои сантименты Забельский и рассчитывает?
— Ладно тебе… — примирительно сказал Бородин после паузы. — Лучше скажи: завели уголовное дело по факту похищения и гибели солдата Сергея Капустина?
— Наверное, военная прокуратура возбудила, — пожал плечами Грязнов.
— А он в этом деле в каком качестве фигурирует? — Олег кивнул на экран, где Забельский беседовал с очаровательной тележурналисткой Ольгой Замятиной из соперничающего канала КТВ. — Как свидетель или — кто?
— Александр Борисыч мне объяснил, что, строго говоря, он — потерпевший. Денежки-то, что он выслал посреднику за выкуп, ухнули. По этому поводу Григорий Иванович недавно очень эмоционально и не менее публично негодовал в ток-шоу на своем РТВ: что-то там насчет вероломства своих чеченских партнеров… Но все равно был настроен оптимистично. Божился, мол, жизнь и безопасность наших солдат для него дороже всего на свете.
— Получается, что нет никакой возможности вывести его на чистую воду?
— Хочешь сказать, как покойный Константин Сергеевич, что на дух не веришь в его гуманизм? — спросил Денис.
— Нет, не верю.
— И правильно делаешь! Меня сейчас больше занимает уже не то, почему прослушки установили, а почему их так же внезапно сняли. Как если бы их кто-то вспугнул… И опять же это могли сделать только государственные структуры! С привлечением саперов и милиции.
— Но бомбу-то они все-таки нашли? — напомнил Олег.
— Могу поспорить: они же сами ее и установили! — хмыкнул сыщик. — Я бы на их месте так и сделал. Сами поставили, сами же нашли. Позвонил бы с автомата в милицию про бомбу, потом приехал ее искать и преспокойно установил бы ее в мусоропроводе, предварительно выгнав жильцов на улицу… Кинологу — денежная премия, его Мухтару — телячья вырезка. А если серьезно, возможность манипулировать милицией и саперами есть только у ФСБ и прокуратуры. Хотя не факт… Вижу в твоих глазах сомнение… — Денис погрозил пальцем. — Только не воспринимай мой бред за единственно возможную версию. Да не забывай при этом, что начальник службы безопасности у нашего Григория Ивановича… — он кивнул на экран телевизора, где уже был виден приземлявшийся самолет, — бывший полкаш ФСБ Колобов Федор Андреевич.
Они молча смотрели, как подают трап, как спускаются по нему пятеро ребят — совсем молодых, исхудалых, одетых кое-как, в разномастные мятые спортивные костюмы, и почему-то в вязаных шапочках.
Забельский жал руку каждому, обнимал, что-то им говорил. Только потом они попадали в объятия плачущих матерей. Григорий Иванович время от времени отворачивался, чтобы украдкой вытереть глаза.
— Вроде двойников не наблюдается… — недовольно пробурчал Денис. — А жаль… Но видик не выключаем, пусть продолжает записывать. Потом посмотрим…
— Скажи честно, ты будешь продолжать расследование?
— Не забывай: у нас с тобой договор, — ответил сыщик. — И я хотел бы получить по нему причитающиеся мне бабки. Я никогда не отказываюсь, если взялся. Таков мой жизненный принцип. Но я всего лишь сыщик из частного агентства. То есть крот, который копает в темноте. А этим бы лучше заниматься при свете дня и под покровом гласности. Для этого существуете вы, журналисты. В отличие от нас, вы можете воззвать к общественным эмоциям, как это сейчас делает Забельский… Вон посмотри на него! — он кивнул на экран. — Вот как надо в нужное время и в нужном месте пускать скупую мужскую слезу. Учти, сейчас наш герой плачет не столько от сознания собственной неуязвимости, сколько от жалости к нам, бессильным схватить его за руку. Словом, чтобы вывести его на чистую воду, нужно эту воду, в которой он привык ловить рыбку и прятать концы, основательно прочистить. И эта грязная вода — Чечня. Хорошо бы поехать туда и покопаться там, на месте. Но это гиблое дело — проводить расследование по поводу похищения людей там, где они пропадают. Нашей «Глаше», так мы зовем между собой «Глорию», при всех ее неоценимых качествах, это не по силам. И вообще, если Восток — дело тонкое, то Чечня — темное. И ничего не попишешь. В Чечне каждый уважаемый человек, будь то прокурор, министр, судья или мулла, держит в погребе парочку русских рабов или заложников. Это считается хорошим тоном, и по их количеству судят о респектабельности и положении в высшем обществе… Причем расценки там строгие. Один западный журналист или гуманист стоит там двух наших гуманистов, либо пяти офицеров, либо десяти солдат.