— Грешен аз, — вздохнул Денис. — Кабы знала, кабы ведала… Но нет худа без добра. Согласитесь, если бы речь шла просто о взятках на телефонном узле, базара бы не было. Мы просекли, пусть в первом приближении, нечто очень важное — после всех этих историй с подслушкой и самоубийством Никодимова: офицер ФСБ Рощин однозначно работает на Забельского, которого Олег Бородин зацепил в своей газетной статье. А это значит все то же: Забельский — заказчик. Факты упрямая вещь, как ни крути.
— Одно и то же талдычишь… — недовольно прервал его Александр Борисович. — Забельский — заказчик… Я с тобой не спорю. Я только спрашиваю себя: почему тот же самый Рощин потом устраивает обыски и выемку документации в офисе своего благодетеля и работодателя?
— Подрабатывает, поди… — предположил Денис. — В рабочее время он Забельского обыскивает, ему начальники приказывают, а после работы принимает у него заказы. Но вы правы: почешешь тут репу, пока во всем этом разберешься.
— Чтобы разобраться в мотивах их поведения, нужно влезть в их шкуру, одновременно опуститься до их уровня цинизма. А это нам не дано. И потому постоянно запаздываем. Все-таки я спросил бы Рощи-на, как, мол, это так возможно, чтобы утром производил обыск и выемку документации в офисе заказчика, а вечером убивал тех, кто ему мешает?
— Боюсь, он не поймет нашего наивного вопроса, — рассмеялся Денис. — И в ответ скажет что-нибудь похабное.
— М-да… Отстали мы от них со своей архаичной моралью, — вздохнул Турецкий. — Недостаточно циничны, чтобы бороться с Тощиными. Но я бы сейчас многое дал, чтоб посмотреть на пистолет, из которого он застрелил Севрюгу. Только ФСБ вряд ли позволит… Поэтому нам не следует спешить его разоблачать. Если сделаем запрос в ГУВД, через минуту это станет известно его заказчикам и покровителям.
— Да уж… — снова согласился Денис. — Трудно работать партизаном у себя в тылу. Допрыгались мы, дядь Сань. Работаем с преступником в клинче. Уже боимся собственной тени. Уже мальчики в глазах кровавые. А все равно ведь рано или поздно нам придется раскрыться!
— Кстати насчет мальчиков… — спохватился Турецкий. — Ты сказал, что у милиции есть фотороботы этих якобы парней. А они нам их еще не передали… Нельзя ли их сравнить с фотографиями подельников Севрюги? Уж не они ли толкнули в толпе Сивцову…
— Вполне. — Денис зачарованно смотрел в рот Турецкому. — После чего Рощин решил от него избавиться?
— А почему ты перешел на шепот?
— Твоя догадка — очень важная. Боюсь, работа в вашей прокуратуре стала чересчур прозрачной, как того всегда требовали наши либералы. Но прозрачна она только для одного-единственного представителя общественности, а именно для Григория Ивановича Забельского… Разве тебе ни о чем не говорит распространенная в этих стенах преждевременная информация о самоубийстве Никодимова?
— Наговорил-то… — неодобрительно проворчал Турецкий. — И что ты предлагаешь? Бросить все к
чертовой матери, закрыть это дело и расписаться в собственном бессилии?
— Ну уж закрывать… Давай прямо сейчас распишем план действий. — Грязнов пододвинул хозяину кабинета чистый лист бумаги. — Я так привык делать со своими орлами, когда не знаем, за что хвататься.
— Вот и пиши. Для себя. Первое. Нужно найти кого-то из этой пятерки пленных, что Забельский выкупил в последний раз. Узнать, как это произошло. Но аккуратно, чтобы комар носа не подточил… Кстати, Люся еще не нашла их адреса?
— Еще нет. Обещала сегодня утром просмотреть видеозапись, там говорилось, кто они и откуда, и сразу нам передать.
— Позвони ей. Потом выпишем тебе командировку от прокуратуры, поедешь к любому из этих парней и там, на месте, все разузнаешь.
Раздался телефонный звонок, и Турецкий включил трубку.
— Александр Борисович, здравствуйте, это я, — сказала Люся. — Я тут стою возле бюро пропусков. Хочу вас навестить, если не возражаете. Есть информация, которую по телефону лучше не передавать.