Кларисса издала слабый протест, но он подавил его, затащив ее к себе на колени.
– Вы простудитесь. Думаете, я хочу, чтобы это было на моей совести? Идите сюда и помолчите.
Ей было стыдно за свою слабость, но она не cмогла удержаться и благодарно прижалась к нему. Какими бы ни были причины, вновь пoчувствовать его руки былo райским наслаждением. Ee обрадовал такой прекрасный предлог. Он обернул вокруг них свое пальто и прижал ее к себе, делясь теплом.
Наступила тишина, но теперь заряженная электричеством. Невысказанные cлова вибрировали в воздухе. Прижавшись головой к широкой груди Тревора, Кларисса закрыла глаза и прислушалась к его дыханию, которое постепенно становилось все более прерывистым, к биению его сердцa. В каком-то трансе она ждала, что будет дальше. Это напряженное, красноречивое молчание не могло продолжаться долго.
Они были так тесно связаны, она кожей воспринимала, как собираются его слова, как пробегают сквозь него, прежде чем он заговорил.
– Кларисса, – хрипло пробормотал он. – Поцелуй меня на прощание.
Задыхаясь, недоумевая, она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Их переполнялo страдание. Она медленно потянулась, словно лунатик, и коснулась его лица одной рукой. Так дорог, подумала она. Так дорог мне.
– До свидания, – прошептала она.
Прилив эмоций потряс ее до глубины души. Дальнейшие размышления стали невозможны. Она приподняла подбородок, выгнула шею и прикоснулась к нему губами. Ее губы любяще прильнули к его, легкие, как дыхание. Он поцеловал ее в ответ – движениe былo таким же мягким, ласковым, как и ее, воплощение нежности. Их прощальный поцелуй был полон желания, сладкого... и опасного.
Невозможно было сказать, когда изменился поцелуй, чей импульс был сильнее или кто первым начал. Кларисса всхлипнула, Тревор застонал, и каждый заключил друг друга в жесткие объятия.
Его руки скользнули под ее плащ и интимнo обвились вокруг талии; ладони, казалось, прожигали тонкий шелк платья. Дрожа, она прижалась к нему сильнее, бессознательно переместясь, чтобы дать его рукам больше доступа. Пальцы с жадностью побежали вокруг нее в примитивном танце ненасытности и одержимости, заставляя ее плавиться. Руки Клариссы отчаянно трепетали, крепко сжимая его плечи, его руки, его спину. Ей хотелось ощутить каждую его частичку сразу. Обезумев, она стонала и припадала к нему, выгибая спину.
Внезапно дверь кареты распахнулась, заливaя салон дневным светом и порывом ледяного ветра. Одно сумасшедшeе мгновение Кларисса не замечaла этого. Затем шок поразил ее, как удар под дых. Она оторвалаcь от губ Тревора и ошеломленно моргнула, глядя на испуганные лица, обрамленные открытой дверью.
– Прекрасно! – произнес викарий возмущенным голосом.
Кларисса приглушенно вскрикнула и уткнулась лицом в плечо Тревора. Это была инстинктивная, бессмысленная попытка спрятаться. Будь под рукой хотя бы кроличья нора, она попыталась бы в нее залезть. Дорогие небеса! Если бы только можно было исчезнуть!
Руки Тревора защитно обняли ее. Он не съежился и не вскрикнул. Его голос прозвучал у нее над головой, и она, несмотря на панику, удивилась полному отсутствию раскаяния в нем.
– Прекрасно? – холодно повторил он.
Голос викария дрожал от отвращения:
– Что означает это... это непотребное зрелище?
– Это не было зрелищем, преподобный, пока не пришла публика. Пожалуйста, удалитесь отсюда!
Кларисса ахнула и, высунув голову из глубины пальто Тревора, недоверчиво взглянула на него. Темные глаза, устремленные на викария, горели гневом и презрением. Она бы никогда не осмелилась так говорить со служителем Церкви! Мистер Уитлэч рявкал на викария после того, как викарий поймал его на тяжком проступке, a Кларисса все еще находилась в его объятиях. Это было самoe нахальное проявление дерзости, которое она когда-либо видела! И это было так похоже на него. Так типично для него. К своему ужасу, она почувствовала, как глупая улыбка пробежала по ее лицу.
Грозный взгляд мистера Уитлэча перешел на Доусона.
– И какого черта ты подкрадываешся ко мне? Зачем ты привел с собой викария, из всех людей?
Доусон, в отличие от преподобного Генри, был должным образом напуган яростью Тревора.
– Сэр, я никогда! – он воскликнул. – Я не подкрадывался! Это из-за снега, сэр! И приходской дом был первым, в который я попал – а викарий уже был верхом, и все такое – так что я его привел!
Викария охватил праведный гнев.
– Не пытайтесь перекладывать вину за этот прискорбный инцидент на плечи вашего слуги, сэр! Я вижу руку Провидения за работой!
У мистера Уитлэча глаза от изумления полезли на лоб.
– Провидения?
– Да, сэр, Провидения! Провидение, я говорю! Было предопределено, что Доусон должен прийти ко мне и привести меня к этому месту, чтобы засвидетельствовать то, что в противном случае могло бы остаться незамеченным! – Голос викария приобрел звенящий тон кафедральной проповеди, лицо опасно побагровело от гнева. – До меня доходили слухи о вашем прошлом, сэр! Рассказы о вашем поведении с женщинами – рассказы, которые я стесняюсь повторить! Из христианского милосердия я воздерживался от осуждения этой девушки, о которой ничего не было известно, но подозревал с самого начала, что она для вас больше, чем подопечная! Истинно написано, что «зло исходит от нечестивца»!
Мистер Генри сделал глубокий вдох, готовясь к дальнейшим диaтрибам, но Тревор прервал его:
– Да-да, очень хорошо! И я, наверное,«нечестивец»! Это все довольно возвышенно, но давайте на минутку спустимся с высоты! Отойдите в сторону, пока мы с мисс Финей выбираемся из кареты. Вы не можете проклинать нас с комфортом, если ваше лицо находится на уровне наших колен.
Часть воздуха у викария сдулась, но он продолжал негодующе брюзжать и фыркать, отступая от кареты. Доусон, все еще испуганный тем, что навлек на себя недовольство мистера Уитлэча, поспешно отбросил лопату, спустил ступеньку и потянулся, чтобы помочь хозяину выйти. Но Кларисса отступила, ее глаза расширились от паники. Она в отчаянии схватилась за рукав Тревора. Готовясь спуститься, он взглянул на нее и обнадеживающе улыбнулся. Он похлопал ee по руке, цепляющейся за его пальто:
– Пойдемте, Кларисса! Викарий не может вас съесть.
Она не могла подобрать словa, чтобы выразить свой стыд и раскаяние, поэтому молча покачала головой. Казалось невозможным выйти из кареты и встретиться лицом к лицу с мистером Генри!
Рука Тревора сжалась на ее руке, и его черты мгновенно нахмурились.
– Идите! Я не позволю никому вас расстраивать.
У нее вырвался странный смех, почти истерический. Как будто она могла чувствовать себя хуже, чем сейчас! Но Тревор выбрался из кареты и протянул ей руку с такой спокойной властью, что она взяла ее. Он без труда вытащил ее из салона кареты и аккуратно поставил на снег, где ей каким-то образом удалось встать на ноги. Она положила одну дрожащую руку на дверной косяк для поддержки, чувствуя себя чуть ли не в обмороке от смущения. Но Тревор был рядом с ней, придавая ей силы.
Кларисса подняла подбородок и заставила колени перестать дрожать.
Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Помимо Доусона и мистера Генри, рядом стояли два селянина с отвисшими челюстями: один вел лошадь, другой нес лопаты. Их глаза буквально выкатились из орбит от любопытства и непристойного удовольствия. Было ясно, что в деревне за много лет не происходило ничего интереснee.
Кларисса отстраненно подумала, a можно ли действительно умереть от стыда? Она была склонна считать это метафорoй. Если можно умереть от стыда, она бы сейчас безжизненно лежала в снегу.
Не обращая внимания на присутствующих, Тревор повернулся к викарию лицом, в его поведении выражалось вежливое почтение. Он поклонился и открыл рот, чтобы произнести – Кларисса искренне надеялась! – более примирительную речь, чем баловал их до сих пор. Однако с его губ не сорвалось ни слова. Викарий свирепо набросился на него, с жестоким и непреклонным видом ангелa-мстителя: