Пиковая шестёрка образовывал пару с теми картами, которые лежали на столе. Рансхофену хотелось поставить чуть больше, чтобы увидеть, как затрясутся поджилки у так называемых Президентов соседних государств, но пара шестёрок не тянула на сильную комбинацию. Пока нужно было немного выждать.
– Пропускаю. – Сказал он и постучал кончиками ногтей по столу. Ему показалось, что лицо Гершеля немного просветлело, но всё могло объясняться неровным освещением.
Ставка осталась прежней и ход перешёл к Джабару. Раздача принесла ему на руку червового валета и бубновую восьмёрку, что означало полное отсутствие каких-либо комбинаций на текущий момент. В запасе оставалось ещё две карты, на которые он мог надеяться. Ромуло постучал по столу и поморщился от получившегося звука. "Действует…" – подумал он.
Гершель не помышлял о повышении ставок, как и у Рансхофена, у него была пара шестёрок, компанию которой составлял червовый туз. Он постучал по столу, давая понять, что и он не собирается делать новую ставку, и кивнул в сторону лежащей колоды. Рансхофен положил свои карты рубашкой вверх и вытянул четвёртую карту – "терн".
Он опять очень долго возился с картой, но после того, как убрал руку, к лежащим на столе четвёрке, шестёрке и королю добавилась бубновая тройка. Играющее трио обратилось к своим картам. Торг опять предстояло начать Рансхофену.
"Чёртова тройка! Пришло бы там что-нибудь другое, я бы поднял! Я бы поднял, если бы имел какую-либо комбинацию помимо паршивой пары! – Граф намного лучше Грабиса умел владеть собой и давно научился прятать бушующий внутри него ураган. О проявлении нервозности можно было судить лишь по почёсыванию верхней губы мизинцем, во всём остальном он оставался таким же неуклюже-несерьёзным. – Осталась одна карта, но именно с последней мне всегда не везёт! Нужно было мешать ещё лучше!"
Удобнее всего вся картина просматривалась с места Йоханайна. Не участвуя в розыгрыше и не представляя, какие карты выпали его оппонентам, ему оставалось лишь практиковаться в чтении лиц, чем он и пробовал заниматься. К его удивлению все сидящие не выказывали заметных признаков волнения: по правую руку от него Натан Гершель стискивал зубы и стрелял глазами по сторонам, лицо его было неприветливо и угрюмо, впрочем как и всегда; Рансхофен вечно прятал руки под столом и чесал губу кончиком мизинца, но на это можно было не обращать внимания; Ромуло сидел абсолютно подавленным, являя собой полный антоним слова "инициативность", он постоянно прикладывал руку к голове, что, по мнению Грабиса, было обусловлено большими умственными потугами. Он ни на секунду не сомневался, что Джабар рассчитывает комбинации.
А тем временем появившаяся бубновая тройка никоим образом не повлияла на расклад Джабара, единственно сведя его надежды на победу к последней карте. Он не был опытным игроком, но чутьё подсказывало, что наступившее затишье неспроста, он был уверен, что у Рансхофена или Гершеля на руках имеются комбинации. Привычная уверенность в собственных действиях постепенно покидала его, через считанные минуты ему предстояло расстаться со своими городами.
За этот круг никто из участников так и не поднял ставку, после стука Натана Рансхофен потянулся за пятой картой. Сколько людей наблюдало за этим человечком? Сколько людей, преимущественно в Белу-Оризонти и Гаурульюсе, с бешенством разбили экраны собственных телевизоров, видя, как их Президент вздрогнул, едва лишь открылась пятая карта? Сколько из них выбросились в окна, когда трое мужчин вскрылись?
Торги проводить не стали, всем не терпелось, как можно скорее, завершить первый розыгрыш. Пятой картой пришла червовая девятка, и Джабар Ромуло дрожащей рукой перевернул свои – у него ничего не было. Первые два объекта для ракетного удара уже определились, оставалось разобрать лишь с ещё одним городом.
Смотря друг другу в глаза, Гершель и Рансхофен раскрыли свои шестёрки, камера, расположенная прямо над столом, показала, что у лидеров двух стран одинаковые комбинации. Решали всё оставшиеся две карты.
– А мы, видимо, любимчики Фортуны! – Чуть ли не прокричал Рансхофен. Он был взвинчен, он знал, что у него ничего больше нет, он дрыгал ногами, как будто хотел в туалет.
"Пусть там ничего не окажется, пусть… – Гершель посылал свои просьбы в пространство, сожалея о том, что он не верующий. – Пусть там ничего не будет. Поставлю свечку за каждого сохранённого жителя. Пусть у него ничего не будет!"