Вскрылись они одновременно. Десять тысяч глоток испустили сдавленный выдох облегчения, десять тысяч глоток зашлись в безумном крике.
Пара шестёрок, совершенно бесполезный валет и благословенный туз – старшая карта, сохранившая город Сдерот.
Неподвижный человек вновь занялся клавиатурой. Стук его пальцев напоминал стук капель дождя о крышку только что сколоченного гроба. Завершив вводить цифры, он три раза нажал на большую кнопку.
Первый кон завершился, Рансхофен, у которого начал подёргиваться глаз, сгрёб все карты в одну кучу и передвинул её к Ромуло, которому предстояло стать дилером в следующем розыгрыше.
Общему накалу страстей поддался и Грабис, наблюдая за тем, как карта за картой решается судьба десятков тысяч людей, он не смог больше сдерживаться и перед тем, как замешать свои карты в общую колоду, глянул на них. И от увиденного у него перехватило дух. Чувство несправедливости вселенной захлестнуло его, и он поспешил как можно скорее убрать карты, чтобы никто не придал значения его внезапно позеленевшему лицу.
Йоханайну выпали пятёрка червей и бубновая двойка – карты сами по себе довольно слабенькие, но образующие "стрит" с теми, что были выложены! Ему пришла практически готовая комбинация! Пять карт от двойки до шестёрки, идущих по порядку! Грёбаный "стрит", который заткнул бы все захудалые пары и старших тузов! Но нет, он решил его сбросить, сбросить, даже не глядя! Абсолютно по-ханжески! Расточитель – вот как нужно было его теперь именовать! Это всё чёртов Фарханг, этот стервец советовал ему скидывать карты, когда можно было избегать ставок! Да если бы не его нравоучения Грабис непременно посмотрел бы карты и смекнул, что к чему!
А теперь он вынужден был засовывать свои карты в самую глубину, чтобы никто не догадался, как сильно он облажался.
Джабар Ромуло очень неохотно собрал все карты в кривую колоду и принялся её тасовать.
***
Он смотрел на дуло, а дуло смотрело на него. Курок был немного спущен, но его палец не дрожал. Натан Гершель вовсе не собирался стреляться, просто ощущение заряженного пистолета придавало происходящему малую толику достоверности. Тяжесть старинного оружия связывала его с реальностью и не позволяла отвлекаться на посторонние мысли.
Он часто крутил в руках этот пистолет, доставшийся ему от прадеда, который по семейной легенде прошёл с ним всю войну. Находясь в раздумьях, он выводил им причудливые фигуры, рисовал цветы, состоящие из восьмёрок, а иногда наводил на какую-нибудь стену своего кабинета и тщательно прицеливался. Сегодня пистолет был заряжен и вместо стены направлен в его лоб.
Он считал, что если одна пуля и может помочь в этой ситуации, то пускать её непременно нужно в голову Рансхофена, хотя бы из соображений сокращения численности гнид, ему подобных. Однако на данном этапе уже поздно что-либо предпринимать, потому как этот выскочивший из грязи диктатор уже запустил машину, поставившую на кон несколько тысяч человеческих жизней. Пока он жив, его действия можно хотя бы постараться предопределить, и, по крайней мере, свести потери к минимуму, но с его смертью всё могло бы пойти ещё хуже. В таком случае до пульта управления могли добраться многочисленные последователи, а вот их действия, направляемые фанатичной покорностью устоявшимся принципам, прогнозировать было невозможно. Нужно было свести потери к минимуму, вот только Гершель опасался, что этот минимум может получиться весьма существенным.
Вызов он принял сразу. Не только потому, что Рансхофен в случае отказа грозился сбросить на его города бомбы и несколько мощных ракет, но и потому что ни на секунду не сомневался в этом. Между ними уже давно висело густое и всё разрастающееся облако надвигающейся войны, многие подразделения и части особенно на границах постоянно пребывали в состоянии повышенной боеготовности, нужна была лишь маленькая искорка, чтобы всё это вспыхнуло… вот только граф Штауффенберг Рансхофен решил по-другому.
"…к чему нам бряцанье оружием и длительные парады, когда мы все в полной мере понимаем, что боевые действия сведутся к простым нажатиям кнопок и исчерпают себя всего за несколько минут? Возможно, я даже не успею выпить чашку кофе (с половиной чайной ложечки сахара, сливками и мягкой пенкой), к тому моменту как ваше (а может быть и моё) государство обратится в пыль. Мы же с вами принадлежим к современному обществу, разница лишь в наших идеологиях, мы одинаково дорожим собственным временем, а потому нет смысла переносить в будущее то, что мы можем решить к концу недели…"