"Сбрасывай!" – говорил ему рассудок. "Сбрасывай!" – кричал обыкновенный инстинкт самосохранения. "Сбрасывай эти чёртовы карты" – вопило всё его естество вместе с человечностью.
Но разве мы всегда слушаемся внутренних голосов? Разве мы не уверены, что знаем, как будет лучше?
Несмотря на собственные протесты, невзирая на пришедшие карты, отрицая здравый смысл, Гершель решил пойти на самую крупную ставку в своей жизни.
– Уравниваю. – Он, способный скинуть и выйти из игры, объявил во всеуслышание подобную глупость. – Офаким.
Слова были произнесены, и забрать их назад не представлялось возможным. Натан вышел на дуэль против дьявола, имея при себе всего один дешёвый фокус.
– Офаким, говорите? Хм… Это весьма интересно. А не подскажите ли, к какому плану он принадлежал? "Дорога"? "Тропа"? А может быть, "Шоссе"? Или вы заменили названия на что-то более благозвучное? Что скажете, господин Гершель?
Ощущение, охватившее его во время самого первого розыгрыша, вновь вернулось и теперь имело под собой весьма существенные основания. Он знал, всё-таки этот говнюк пронюхал, но молчал. Натан читал знание в его глазах и не мог его идентифицировать.
– Я скажу, что ставил города со всеми наравне. Что тоже шёл на жертвы и считал потери. Что теперь не смогу смотреть в лицо своим соотечественникам. И всегда буду чувствовать на зубах пепел. И ещё то, что Офаким не входил ни в один из планов.
Рансхофена его ответ удовлетворил, предвкушая настоящую резню, он украдкой посмотрел на собственные карты, что не укрылось от взора Гершеля.
Йоханайн, осознающий себя всё хуже и хуже, внезапно понял, что упустил нечто важное. Он пытался сосредоточиться на произнесённых фразах, но так и не улавливал их сути.
– При чём здесь шоссе? – Спросил он, переводя глаза с одного лидера на другого. – Какая тропа? О каких планах вы говорите? Это… это…
– Пан Грабис, вы хотите нам что-то сказать? – Мягко прервал его Рансхофен. – Как раз подошёл ваш черёд. Вы примите ставку?
Да, однозначно, только что произошло что-то важное, но Йоханайн так и не сообразил что. Но это его и не касалось, его уже ничто не занимало, его роль практически закончилась, самому себе он мог признаться, что в большей степени думает о тёплой ванной и, возможно, бритвенном лезвии.
– Я скидываю. И раз так начинаю открывать карты…
Его рука уже потянулась к колоде, когда внезапный окрик Рансхофена остановил его.
– Давайте всё же придерживаться правил, мой дорогой пан! – Сильное отступление от протокола заставило Рансхофена нахмурить миниатюрные брови. – Я ещё не уравнял ставку! К Бохуму я добавляю Виттен, и теперь можете продолжать, пан.
Грабис открыл три верхних карты. В центре стола появились: король, валет, оба червовые, и семёрка крести. Пришло время последних страстей.
Оказавшемуся в игре Гершелю первому нужно было начинать торги, но теперь, когда кипучее стремление поверить в собственный фарт стало немного остывать, он не спешил и далее форсировать события, достаточно было и того, что он уже не сбросил карты. Далее спешить было некуда, оставалось только ждать и надеяться, что глаза не обманули его. Изобразив на своём лице раздумья, он постучал указательным пальцем по столу. "Пропускаю". Следующий ход, минуя Грабиса, перешёл к Рансхофену.
Диктатор был взвинчен, он был перевозбуждён, а попавшиеся карты приводили его в полный экстаз. Мысль о том, что Гершель пытался его обмануть, становилась второстепенной, потому как он не сомневался в собственной победе. Да, этот провалившийся обманщик подсунул ему пустышки, но его внезапная ставка в последний момент вызвала определённое уважение диктатора, он даже усмехнулся его первобытной храбрости бросающегося под танк, идущий на полной скорости. Не иначе, как Гершель лез в герои, брал на понт, пытался блефовать – чего не наблюдалось на протяжении предыдущих трёх розыгрышей. Видимо напоследок, Президент решил показать зубы, но ничего-ничего, в таком случае по ним всегда удобнее бить.
Пусть Гершель храбрится, Рансхофен уже предвкушал скорую гибель Офакима. А пока он решил пропустить, никогда не бывает лишним посмотреть новую карту.
На графе Штауффенберге Рансхофене первый круг торгов исчерпал себя, потому как Джабар Ромуло больше не принимал участия в игре. В тот момент, когда Рансхофен ударил костяшками по дереву, Ромуло вздохнул последний раз, затем выкашлял весь воздух из лёгких и повалился вперёд. Грудью он ударился об стол, а потом завалился в правую сторону и сполз со стула прямо на бетонный пол. Карты его, лежащие на самом краю, каким-то чудесным образом остались на прежнем месте.