Наверное, поэтому, когда я выходила на далекой станции, откуда еще надо было идти пешком добрые четверть часа, во мне пробуждалась иногда неудержимая жажда детали. Я инстинктивно устремлялась к газетному киоску (печатные издания — подлинный триумф детали) или шла посмотреть на обычный ларек с готовыми букетами. Там расфокусированный поездкой взгляд обострялся, цеплялся за фиолетовые прожилки фрезии, отдыхал на нежных изгибах лепестков роз.
Город из окон электрички не был похож на город, скорее он походил на хаотично заполненное зданиями пространство, скопление объектов, сосредоточенных вокруг входов в метро. Меня, конечно, тревожило, что я вижу не то, что другие. Ведь все с восторгом повторяли: город, город, подразумевая, вероятно, нечто всем известное, но для меня, совершенно чужой здесь, непостижимое. Неужели я слепа к чему-то, что видят все остальные, не замечаю таинственных связей между беспорядочно разбросанными местами, нанизанными как разновеликие бусины на спутанные нити подземки? Город, город, твердили местные жители с гордостью, с волнением, разыгрывая сообща непонятную мне мистерию. Впрочем, к ним присоединялись и приезжие, выказывая еще больший энтузиазм. Они изучали город по разложенным в парках картам, водили пальцем по его магистралям, путешествовали по дну пересохших каналов, ба! даже покупали крошащиеся обломки разрушенных несколько лет назад строений. Были ли среди них такие, как я? Потерянные, но искренне желающие поймать за окном некую форму этого сна, называемого городом.
Чтобы добраться до курсов, мне нужно было сделать три пересадки. По дороге я ела бутерброды. По дороге разглядывала попутчиков. С удивлением отмечала, что никого из них нельзя назвать однородным, цельным — у каждого была лишь какая-то одна характерная черта (по-видимому, чтобы матери не могли перепутать их с чужими), и всё: остальное было расплывчатым, нечетким. Мужчина Черная Кожа, Мальчик Длинные Ресницы, Женщина Широкое Лицо, Старик Водянистые Глаза. Разве люди не представляют собой лишь связку черт? Место, сквозь которое протекает расцвеченное красками время?
Если бы кто-то мог сверху следить за рисунком моих перемещений по городу, если бы отправился за мной и нанес на бумагу этот сложный узор или даже поставил на мне метку (во сне, когда я ничего не почувствую) подобно тому, как окольцовывают птиц, а затем посмотрел в компьютере на странный след, какой я оставляю за собой, он бы заметил отсутствие в нем мужчин. Ведь я присматривалась почти исключительно к женщинам. Как это возможно? Куда подевались мужчины, почему их было так мало в городе, а если они уж и встречались мне, то казались эфемерными, незавершенными, условными, будто их обрисовали едва заметной линией, еле-еле, мягким карандашом? Я предполагала, что у них есть какие-то свои районы, где-нибудь на окраине города или — вот, точно: они сидят, заваленные работой, в солидных правительственных зданиях из красного кирпича. Оттуда они, конечно же, управляют городом. Их низкие голоса вибрируют, и, вероятно, это причина непрерывного городского шума. Может, они готовятся к следующей войне? У меня возникло подозрение — впрочем, ошибочное, — что город разделен на места для женщин и места для мужчин несуществующими линиями, невидимыми лентами, которые некая летающая полиция натягивает в воздухе. Разумеется, это было не так. Расплывчатыми ведь были не только лица, не только отдельные люди, но и границы между полами. Я видела мужчин-балерин, мужчин-вамп, мужчин-оперных див. Они висели на стенах, частично заслоняя собой строительные площадки. У них были накрашенные лица, гипюровые платья, обтягивающие узкие бедра, и плоские груди; они были более женственны, чем женщины. Я придирчиво рассматривала их и в итоге начала сомневаться: может, на самом деле это женщины, изображающие мужчин-балерин? Может, это балерины, изображающие женственных мужчин или мужеподобных женщин? Позднее я вынуждена была констатировать раз и навсегда: город в своей глубинной сущности был андрогинным, с легкостью устранял вульгарное разделение на два ни в чем не повинных пола — различие, которое все еще по душе провинциальным выскочкам.
Курсы находились в районе разбросанных поодиночке вилл; архитектура здания своим минимализмом напоминала мне мой город. Через сквер я шла в радостном расположении духа.