С. не хотел об этом думать. Как только лимузин покидал Саскую Кемпу и переезжал на другую сторону Вислы, он старался забыть о Жене и его сестрах. Иногда, возвращаясь через мост Понятовского, он обещал себе, правда, не слишком уверенно, что больше никогда к Жене не поедет. А через неделю-другую, через месяц в нем снова вспыхивало непреодолимое желание — так иной раз нестерпимо хочется выпить водки, нарушить заведенный порядок, — и он бросал Петровскому: «Саская Кемпа», и они ехали туда вечером за той самой порцией отчаяния. «Что мне, черт подери, нужно? Что мне нужно?»
На следующий день утром он приходил на службу, быстро взбегал по широкой мраморной лестнице, смотря под ноги, и только едва кивал проходящим мимо мужчинам в синих костюмах. У себя в кабинете он сразу же погружался в бумаги, охваченный невыносимым чувством, что совершенно не соответствует этому месту, что каждое утро должен с усилием приводить в движение какую-то специальную часть самого себя, чтобы все это вынести. В сущности, его роскошный кабинет вызывал у него рефлекторную нервную зевоту, ощущение психологически невозможное, противоречивое — смертельную тоску, к которой примешивался животный страх. Эта странная смесь приводила к тому, что первый час на работе он страшно потел и вынужден был менять рубашку, всегда на такую же (приносил ее, тщательно запакованную Ритой, в портфеле), конечно, заперев дверь, чтобы не увидела секретарша, потому что ей он доверял меньше всего. Потом, однако, он и его тело постепенно соединялись, ощупью находили друг друга, а помогала этому рюмочка коньяка и несколько выкуренных сигарет. Он подозревал, что это банальная неврастения, переутомление. «Это пройдет, само пройдет», — повторял он. И проходило.
Бодрый, уже спокойный, он подходил к окну и с крепнущим ощущением победы смотрел на оживленный перекресток перед ЦК. Отсюда было видно, какие простые правила управляют уличным движением, — возможно, подобное происходит и в мире, — зеленый и красный свет сменяются в чудесном четком ритме, а в самом центре хаоса стоит рослый регулировщик и, словно архангел, указывает людям правильный путь.
Журек
— Надо было взять коляску, — сказала одна женщина другой, когда они вышли на заснеженную, давно не чищенную дорогу, ведущую к автобусной остановке.
Старшая несла ребенка, завернутого в одеяльце, которое теперь, в быстро густеющих сумерках, выглядело серым, как будто грязным. Младшая шла за матерью, ставя ноги след в след, так было легче идти.
— Надо было ехать днем, а не на ночь глядя, — снова заговорила старшая.
— Надо было, надо было, — отозвалась младшая. — Не управилась я.
— А кто тебя заставлял наряжаться?
— Ты тоже наряжалась.
— Ничего я не наряжалась. Шапку не могла найти.
Они едва успели на автобус. Он подъехал запотевший, почти пустой — жестяная коробка из-под монпансье. На заднем сиденье теснилась группка подростков. Видно, ехали в город на дискотеку. Младшая разглядывала их исподлобья, но жадно. Оценивала девушек, особенно одну, в кожаной куртке и облегающих джинсах. Мать о чем-то тихо спросила дочь, но та лишь огрызнулась в ответ. Затем протерла покрытое испариной стекло и уставилась в мигающий огнями сумрак за окном. Молодежь поехала дальше, а обе женщины вышли на второй остановке, там, где проселочная дорога пересекалась с двухполосным шоссе, по которому с ревом мчались большие грузовики.
Миновав празднично иллюминированный мотель, они добрались до павильона, где торговали жареной рыбой. С минуту постояли перед вывеской «Всегда в продаже кока-кола», которая, словно огромная красная луна, освещала только что отремонтированный фасад дома.
— Позовем его сюда или как? — спросила мать.
— Ты иди, а я с ребенком тут подожду.
Старшая вошла внутрь и сразу же вернулась.
— Нет его. Дома он.
Переглянувшись, они направились во двор. Залаяла привязанная к конуре собака. Автоматически зажегся фонарь. Снег заботливо прикрыл строительный хаос — штабеля досок, кипы затянутого в пленку пенопласта, пирамиды пустотелых блоков. Пан Владек строил гараж.
Он вышел к ним. Статный рыжеволосый мужчина в свитере ручной вязки, который безбожно распускался на рукавах. С удивлением посмотрел на них.
— Чего это вы здесь делаете в такое время? — спросил, не поздоровавшись.