— Нет. А ты знала?
Мария оборачивается и одергивает нас взглядом, и потому вместо ответа я лишь молча верчу головой. У нее были — с ума сойти! — даже родители! Смотрю на их трясущиеся плечи: факт, что можно искренне оплакивать смерть такой уродины, наполняет меня чудовищным оптимизмом. Глазами изучаю абсурдно симметричную композицию венков, аккуратно положенных у гроба, словно этому безумному событию можно придать какой-либо порядок. Практически все цветы и ленты белые. Звучит Прощальный вальс. Какой идиот его выбрал? На уроках танцев Ирену никто не замечал. Скиппи рядом со мной начинает реветь (вы когда-нибудь видели ревущего пингвина?), а я впиваюсь ногтем большого пальца в кожу между пальцами левой руки. От боли щурю глаза, и потому мне кажется, что смотрю какой-то фильм шестидесятых годов: все вокруг только в черно-белом цвете. Разве Ирена получала букеты от кого-нибудь, кроме родителей? Спорю, что нет. Как, впрочем, и я. За двадцать один год ни единого букета, но стоит нам покончить с собой, мы получим их по меньшей мере пятьдесят. Не явная ли несуразица? Вдруг мне приходит в голову, что это, пожалуй, последнее из тех оскорблений, которые во множестве достались Ирене в жизни: пятьдесят белых символов невинности.
Иными словами: мы все хорошо знаем — Ветка в жизни ни разу ни с кем не спала.
После похорон перемещаемся в наш гимназический кабак. У разливочной сразу заказываю себе двойной фернет; когда хозяину объясняю, почему мы все в черном, он не без притворства уверяет нас, что помнит Ирену.
— Длинные каштановые волосы. Такая… спокойная… немного замкнутая, — помогает ему Катка. И все мы видим, как она усиленно старается избежать слова уродливая. Если бы люди научились убедительно врать, думаю я, мир был бы чуть более сносным.
— Такая на редкость некрасивая, — громко произношу я. — Как я.
Класс затихает. Говорю Тому: Coming out![25]Напускаю на себя строптивый вид, но вдруг меня осеняет неожиданная мысль: Ветка мертва, значит, отныне я — самая уродливая.
Мне приходится прокусить себе губу, чтобы сейчас уже точно не разреветься.
Джеф
К Скиппи он всегда питал слабость, но в последнее время иногда замечает, что тот действует ему на нервы: Скиппи, например, практически ничего не покупает. Говорит, что вполне доволен едой, какую приносят Джеф и Том, — делает вид, будто это удачная шутка, но, к сожалению, это правда.
Но уж когда Скиппи отправляется за покупками — это неспроста! Если, например, он покупает, как сегодня, одни чистящие средства, значит, наверняка намерен пригласить в Берлогу женщину.
— А, мистер Пропер, — отмечает многозначительно Джеф при виде покупок Скиппи.
— И освежитель воздуха, — говорит Том.
— И «Пронто» с антистатическим действием. Это уже вполне серьезно.
Скиппи растерянно ухмыляется, демонстрируя полные пластмассовые сумки с цветным логотипом аптеки «Droxi».
— Мы уже три раза вместе обедали, — объясняет он. — Я подумал, что для разнообразия могу позвать ее к нам…
— И она приняла приглашение?
Скиппи самодовольно кивает:
— Я, вероятно, заинтересовал ее.
— Вероятно, — говорит Джеф Тому, — ее заинтересовал гинеколог, который может без запинки перечислить состав английской, итальянской, немецкой и испанской лиги.
— А еще слушает радио «Кантри» и с оберток кокосового печенья вырезает конкурсные купоны.
— Эта девица явно чокнутая.
— Нет, она абсолютно нормальная. Зовут ее Дана, и ей двадцать девять.
— Ты что, спросил ее о возрасте?
— Конечно. И еще: ру-со-во-ло-сая! — восторженно по слогам произносит Скиппи. — Рыжая! Вы знаете, что это значит?
— Знаем, — мгновенно отвечает Джеф. — Нечего тут рассусоливать.
— Это будет п… что твоя белка на Стромовке!
— Такая же блохастая? — говорит Том. — Пациентка, как полагаю. Грибок? Или триппер?
— Ну уж позволь! — защищается Скиппи. — Я что, вербую пациенток? Это не профессионально. Она продает занавески и декоративные ткани!
Слова декоративные ткани Джефу мгновенно напоминают окровавленную форму Карела. Жизнь — декорация, думает он. Том оглядывает пожелтевшие занавески на кухонном окне.
— Это уже что-то.
Джеф, идя навстречу Скиппи, заявляет ему о своей готовности в пятницу вечером вместе с Томом пойти куда-нибудь поужинать и в кино. Скиппи поначалу благодарит их, но потом передумывает: будет, дескать, лучше, если они, напротив, останутся в Берлоге и немного помогут оживить разговор.