Несколько позже приятель его родителей преподносит ему зелено-белую куртку из прорезиненной бумаги, которую безвозмездно получил от фирмы «Грюндиг» на ярмарке в Брно. На куртке застежка «молния». Поскольку дамские джинсы марки «Leviʼs», что мать иногда дает ему поносить (собственных настоящих левайсов у него нет вплоть до выпускного года), автор не принимает в расчет, куртка — самая модерновая, самая западная вещь его убогого гардероба. Рекламную куртку он носит весь второй и третий класс. В последние недели рукава на локтях уже вытянулись и рвутся, но он все равно не расстается с ней.
Чуть ли не с первых месяцев учебы в гимназии автор по примеру двух своих ближайших товарищей отказывается питаться в школьной столовой (кому подражали те двое? — думает он при написании этих строк) и все четыре года обедает в одном из двух тогдашних бенешовских[4] «Деликатесов». На протяжении четырех лет пять дней в неделю друзья едят теплый мясной рулет или влашский салат — и то и другое с двумя булочками в качестве бесплатного приложения. Время от времени — деликатесные сосиски, а случается, и яйцо под майонезом. Пьют они желтый лимонад и кофолу. Они никогда не едят и не пьют ничего другого, но это их не смущает. Более того: если автору не изменяет память, это им нравится. За то время, что он учился в средней школе, мясной рулет он съедает приблизительно четыреста раз, влашский салат — триста раз, сто раз сосиски или жуткое яйцо с зелено-серым желтком — и не жалуется. С нынешнего расстояния ему трудно даже представить это, более того, при воспоминании о тех килограммах жирного рулета и литрах майонеза он чувствует какую-то запоздалую тошноту, что-то вроде метафизической отрыжки. Это действительно был он? Он, который нынче в итальянских, мексиканских, китайских, таиландских, индийских или ливанских ресторанах подолгу с полным знанием дела толкует с официантом? Он, который и впрямь не ест никакой другой рыбы, кроме охлажденной, и никакой другой лапши, кроме домашней? Он, которому крем-брюле без карамельной крошки или тирамису, приготовленное без сливочного маскарпоне, может отравить остаток вечера?
На языке энциклопедий по зоологии это звучало бы так: В раннем возрасте он ест простую пищу, со временем становится крайне разборчивым.
Следует отсюда какой-либо урок? Автор не уверен.
В третьем классе гимназии учитель физкультуры весьма неожиданно назначает его в школьную команду, которой предстоит участвовать в баскетбольном турнире. Он единственный в команде, кто не играет в баскетбол; остальные ребята по нескольку раз в неделю тренируются в городской секции и потому, естественно, принимают его без восторга; правда, со временем он убеждает их, что достоин места в команде: пусть его броски и не совсем точны, зато он прилично держит оборону и подчас может даже завладеть, казалось бы, уже потерянным мячом.
В заключительном матче турнира на последней минуте им забрасывают мяч в корзину, и они теряют одно очко. Хотя решающего значения это не имеет (вне зависимости от результата состязания их команда занимает третье место из шести), тем не менее драматическое завершение матча заставляет зрителей и обе скамейки запасных вскочить со своих мест. Один из атакованных игроков их команды в растерянности посылает автору не слишком удачный пас, но тот в последний момент завладевает мячом. «Бросай! — кричат ему. — Давай бросай!» Автор ловко обходит ближайшего противника и с прыжка забрасывает в корзину решающий мяч, о котором будет помнить всю жизнь.
Всю жизнь он будет помнить о единственном заброшенном мяче в пустяковом матче заштатного турнира.
Фуйкова
Ближе к делу: я не красива. Нисколько, ей-богу. Я скорее уродлива, и это, к сожалению, не притворная скромность, а реальность. Покажите мое фото (хотя бы то, жуткое, на удостоверении, да и то, что ненамного лучше, на загранпаспорте или хотя бы на водительских правах) десяти случайным прохожим и предоставьте им выбрать вариант ответа из четырех возможных: а) красивая, б) в общем красивая, в) скорее уродливая и г) уродливая — и вы можете держать пари, что семеро из них без колебания выберут «в», а каждый подросток, каким бы прыщавым он ни был, естественно, выдаст «г».
Вот так я и живу — с той только разницей, что людям на улице я предъявляю не фото, а непосредственно свою физиономию. И подросткам тоже.
Мою уродливость трудно описать: у меня нет ни горба, ни жуткого шнобеля, ни сросшихся бровей. Ее отличает не какой-то кричащий, а стало быть, относительно легко устранимый дефект; моя уродливость просто складывается из суммы десятков мелких, на первый взгляд совсем не бросающихся в глаза физических недостатков: лицо могло быть более овальным, лоб выше, волосы гуще, зубы белее и ровнее, кожа чище и ослепительнее, рот лучшей формы, губы полнее, бока и зад аппетитнее, ноги длиннее. И так далее. Всего этого столько, что даже при самом сильном желании тут поделать ничего нельзя. Как сказал коллега-архитектор одной клиентке, купившей где-то под Прагой старинный одноквартирный домик: здесь требуется такой ремонт, что самое оптимальное решение — снести его и построить новый… Мой случай точно такой же: ни лазер, ни липосакция, ни даже пластика ничего не решат. Оптимальный выход в моем случае — все разрушить и создать новое.