Ускоряю шаг, будто боюсь, что коровник может растаять в воздухе, а когда подхожу к краю леса, передо мной открывается новый чудесный вид. Как расстеленный под ногами ковер. Дикий чеснок.
О папа!
Это целый океан дикого чеснока на краю леса!
Сплошь – белые цветы с широкими зелеными листьями. Я бреду через них и вдыхаю поднимающийся к небу запах. А под землей, я это знаю, – головки чеснока. Скорее всего, маленькие, но терпкие и жгучие, и, когда их раскусываешь, можно слюной захлебнуться.
Папа, папа, папа! Этот мир прекрасен!
У меня даже голова начинает кружиться. Но я умная, я не стану запихивать в рот съедобные листья, как мальчик траву с найденным грибом. Не есть много и быстро, не спешить. Сначала понюхать, потом лизнуть, жевать медленно, не глотать все сразу, пусть желудок привыкнет. Этому я тоже научилась в пустыне. Если давно не ела, а потом вдруг набила рот едой, желудок ответит болью.
Поэтому я не тороплюсь. Выдергиваю дикий чеснок из земли и стряхиваю землю с белых головок. Сначала облизываю листья и только потом жую. Вдыхаю запах дикого чеснока. Он пахнет едой, которая была для меня привычной когда-то давно. Еда, которую готовила в моем детстве бабушка и которой тогда было в достатке: паста с томатами и чесноком; натертый чесноком жареный ягненок; креветки в сливочном масле с чесноком; нашпигованная чесноком куриная грудка. Я сосу белые цветы и представляю всю эту еду, вдыхаю воображаемые ароматы.
Не знаю, сколько я пролежала на этом лугу. Может, даже заснула. А может, нежилась на лугу и забылась на несколько секунд.
Когда прихожу в себя, он рядом.
Мальчик.
17
Чародей
– Ты что, волшебник или чародей какой-то? – спрашиваю я.
На волшебника он не похож. Передо мной маленький, уставший до изнеможения мальчик. Его лицо в грязи, колени сбиты в кровь, на правом башмаке отваливается подошва.
И все-таки он здесь. Когда я в первый раз перебралась через Лучрэм, я и то была старше, чем он. Этот мальчик съел сырой гриб и не отравился. Природа умеет отсеивать слабых. Возможно, отец мальчика все же научил его чему-то полезному.
– Садись, – говорю я.
Мальчик садится, вернее, даже не садится, а оседает на землю. Я сажусь рядом и выдергиваю из черной земли головку чеснока. Вытираю с нее грязь, а потом разделяю пополам ногтем большого пальца.
– Ешь, – протягиваю мальчику одну половинку.
Он нюхает.
– Правильно, так и надо, – говорю я. – Но сейчас все в порядке, это – дикий чеснок.
Мальчик кладет чеснок в рот и разжевывает. Жует медленно.
Я даю ему попить из моей фляги и протягиваю вторую половинку головки чеснока. Потом разрываю лист на тонкие полоски и по одной скармливаю их мальчику. Даю ему цветы.
Пока он ест, я собираю листья чеснока и рассовываю их по карманам. Потом показываю на небо. Серые облака стали темнее, а в воздухе повисла тяжесть, которая давит на виски.
– Нам надо идти. Это недалеко. – Я показываю на коровник. – Идешь?
Мальчик кивает. Его губы слегка раздвигаются, и я снова вижу маленький сколотый зуб. И это напоминает мне о том, что все, кого я встречала за время в пути, умерли.
Может быть, в этот раз все будет по-другому.
18
Гроза
Коровник не так уж и близко, как мне показалось сначала. Мы продвигаемся медленно. Подошва башмака хлопает под ступней мальчика. В башмак попадают веточки, камешки и сухие травинки.
Вспыхивает молния, гремит гром. В нынешние времена черные тучи могут по нескольку дней висеть в небе – и никакой грозы не будет, мрак рассеется, и снова появится яркое солнце.
Но бывает и по-другому.
Гроза начинается внезапно. Вторая вспышка молнии, а за ней почти сразу гром, и начинается дождь. А потом мы превращаемся в жуков, на которых обрушиваются каскады воды. Что называется – разверзлись хляби небесные.
Но у нас нет жестких крылышек.
– Бежим! – кричу я.
Вот только мальчик не может бежать. Не с его башмаком, который просит каши.
– Даже не думай, что я тебя понесу!
Это последнее, что я успеваю крикнуть, перед тем как ливень затыкает мне рот. Вернее – нос. Льет так сильно, что становится трудно дышать. Уши заложило, из носа текут сопли, приходится дышать ртом. Пытаюсь вытереть нос рукавом, но порывы ветра такие сильные, что я вынуждена забыть о рукаве, теперь главное – сохранить равновесие. Не могу бежать. Я на ногах-то едва могу устоять.