– Нет, дружище! Ты не прав. Гений – это, конечно же, талант, а трудоспособность есть и у муравья. Но важен масштаб личности. Если масштаба нет, то талант может достаться никчемному докторишке вроде тебя.
– Почему это я – никчемный докторишка?! – обиделся во сне на собеседника хирург.
– Я думаю, что гений – нечто совсем иное. Конечно, когда одаренный человек оказывается еще и, извините за изжеванное выражение, «человеком с большой буквы», это майский день, именины сердца. Например, доктор и писатель Чехов. Наверняка и доктором был хорошим, а уж писателем – так просто самым что ни на есть… Но история знает сколько угодно случаев, когда гениальность доставалась людям, которые во всех остальных отношениях были скверноватыми, или ужасными, или того хуже – ничтожествами, вот как ты, например.
– И все же мне не понятно, чем я вам не угодил? – Доктора во сне раздражало, что он к пациенту обращается на «вы», а тот ему «тыкает».
– Вся беда в том, что люди путают два принципиально разных вида гениальности: профессиональную и человеческую. Вот ты – хороший хирург, но это благодаря рукам. И только рукам. Но, если посмотреть объективно, кроме рук, у тебя ведь больше ничего нету. Ты за деньги можешь любого мерзавца перелицевать в другого человека, а это уже никуда не годится, согласись!
– Много ли вы видели гениев человеческих, чтоб меня судить? – обиженно насупился во сне доктор.
– Да, уважаемый эскулап! С гениями второго вида дело обстоит совсем не хорошо. Правду скажу, почти не встречал я в жизни таких гениев. Ну, может, одного или двух за весь свой век повидал, не больше. Я имею в виду абсолютно прекрасных по душевным качествам людей, которые самим своим существованием согревают и освещают окружающий мир. Ты, дружище, судя по всему, ни разу с такими в жизни не сталкивался, и я тебе искренне сочувствую.
– Не надо мне сочувствовать! Не нуждаюсь я ни в чьем сочувствии, тем паче в вашем! И людей хороших, настоящих людей, я не просто встречал, я ими окружен со всех сторон, вот так вот!
– Ой ли? Ой ли? – глухо захихикал перебинтованный.
– Никаких «ой ли»! Могу всех назвать! И жена моя покойная. И сестра моя, Маша, и…
– Кстати, о Маше. Когда тебя убьют, Маша как раз и не успокоится. Да, она сама в это дело влезет, и Алешку, племянника твоего, тоже втащит, будут рыть. Землю будут рыть!
– Подождите! С чего вы взяли, что меня убьют? – возмутился Евгений Валерьянович.
– Ну вот какой ты странный человечишка! Просто диву даюсь! Сам же говорил, что вокруг тебя одни «гении человечности»! Обычно такие люди видны лишь немногим, а большой мир о них не ведает. Если какой-то добрый человек по случайности и попадет на скрижали, то мы даже имени его не узнаем.
– Ничего я из вашего бормотания не понимаю! – Забинтованный и вправду лепетал что-то совсем непонятное. И Поташев очень на него сердился. – Кто меня убьет? С чего вдруг меня убьют? За что? За какие мои прегрешения?
– За что убьют? Любого из нас всегда есть за что убить. Вот мне, к примеру, есть за что тебя грохнуть! Я, пожалуй, так и сделаю! – Тут «мумию» стали разбинтовывать чьи-то руки, и уже вот-вот должно было показаться лицо говорившего и все прояснилось бы, но в этот момент доктор проснулся. И что обидно, на самом интересном месте.
Проснувшись, хирург не пошел к умывальнику, который находился в его кабинете, а отправился к окну, отгороженному белой ширмой. Там, на подоконнике, среди горшочков с фиалками, жила его новая подопечная – бабочка, случайно залетевшая в его кабинет. Была она очень красива. Благодаря Яндексу доктор выяснил, что называется бабочка «павлиний глаз», и весной среди насекомых она появляется одной из первых. А свое название она получила за яркие пятна на крыльях, которые напоминают рисунок на перьях павлина. Особенно эффектно смотрелись передние крылья, окрашенные в вишнево-красный цвет. С тех пор – то есть буквально со вчерашнего дня, – как в его апартаментах появилась бабочка, он запретил уборщице Оксане открывать окно и поставил на подоконник крышечку, где капля меда была разбавлена водой. С детским умилением Поташев наблюдал, как Паола (так он назвал красавицу) запускает свой хоботок в сладкий нектар и кормится им. Любуясь, он разговаривал с ней вслух.
– Вот, Паола! Станешь ты правильно питаться – и вырастешь большая-пребольшая. И превратишься из крохотной бабочки в целую бабищу! Сперва ты крылышками занавесишь мое окно. И все подумают, будто это витраж. Будут обсуждать: дескать, что это себе доктор за окно сделал, какое-то готическое, прямо как в соборе, в Реймсе! А мы правды с тобой никому не скажем, ведь так, Паола? А ты будешь расти, расти и вырастешь в огромную бабулину, моего роста, и превратишься в Шамаханскую царицу в шелковом халате с павлиньими глазами…