Пуэлла и господин играли в вист, а виртуозный скрипач ходил по комнате и импровизировал. Как посторонний, он видел карты обоих, потому мог передавать масти соперника оговоренным ранее способом: когда скрипач начинал играть на баске, на низкой струне, то это означало масть пики, когда на квинте, звонкой струне — трефы, на струне Ре — трефы, на струне Ля — черви. Так Пуэлла легко выиграла у мужчины восемьдесят золотых монет, половину которых она отдала музыканту.
На обратном пути в комнату Фелиция немного воспряла духом, видя, как ее покровительница счастлива.
— Скрипач очень хорошо играл, — мягко сказала Фелиция. — А вы хорошо играли в карты. Вы всегда предпочитаете карты другим занятиям? У аббата, сейчас — разве вас не страшит проигрыш?
— Карты сделались частью общественной жизни, дорогая. Они в нашей жизни — одна из неизбежных стихий. Однако они не должны интересовать тебя, юная Фелиция. Я настаиваю, чтобы ты не привыкала к азарту. Ты меня понимаешь?
Фелиция нисколько не понимала госпожу, но покорно кивнула.
Случай в «Серебряном лебеде», часть 1
Пуэлла и Фелиция уехали из городка. Они направились на запад и по пути остановились в таверне «Серебряный лебедь». Заведение располагалось по дороге в город среди густых лесов и, на удивление путников, отличалось чистотой и аккуратностью. С виду оно напоминало загородный дом, переделанный под питейное заведение. Гости сидели за столами и вели приглушенные разговоры. На каждом столе стояла масляная лампа. Густой свет от нее рисовал плотные оранжевые пятна на деревянных стенах. Дополнял уютную атмосферу аромат еды, что возбуждал аппетит путешественниц.
Когда путники наконец стали садиться за стол, с антресоли спустились хозяева таверны. Первый, старший, был толстым пожилым мужчиной с седыми волосами. Он шел вразвалку, в черных глазах его читалось равнодушие. Второй, младший, привлёк особое внимание Пуэллы. Она с ним была примерно одного возраста, и оба они отличались выразительной бледностью кожи. Мужчина обладал густыми чёрными бровями, вьющимися волосами и чёрными, как смоль, глазами. Он и его отец носили фамилию Девиум.
— Вечер добрый, присаживайтесь, — Девиум-младший поприветствовал гостей громким голосом.
— О, дамы! Чего желаете? — запыхавшись от долгого спуска по лестнице, произнес Девиум-старший.
Пуэлла заказала несколько блюд и отдала за них две серебряные монеты. Она принялась разглядывать посетителей таверны. Среди уставших путников и господ никто не походил на игрока. Пуэлла остановилась в таверне для продолжения своего прежнего занятия: поисков азартный людей с деньгами. Таких игроков не составляет труда вычислить. Но в этот вечер ломберный столик, что обыкновенно объединял людей за картами, пустовал. Где же игроки? Неужто ей попалось неудачное место?
Когда принесли еду, Фелиция окончательно приуныла. Сердце её ещё не оправилось от сокрушительной потери. Субдола радовалась, что разрушила нежелательную связь на корню, но видела, как переезд в новое место наводил на ее компаньонку тоску. Таверна казалась маленькой из-за закрытых окон и явно разнилась видом с приличных заведений, которые девушке ранее доводилось посещать. Блюда подавались тут на деревянных тарелках, из столовых приборов были только ложки, а дубовые столы смотрелись грубо и скучно без скатерти. Мрачная обстановка таверны и отсутствие благовоспитанных лиц приводили Фелицию в совершенную растерянность. Как она, воспитанная в хорошем доме, смогла оказаться в подобном месте?
— Извольте спросить, — сказала Фелиция Пуэлле, — мы попали в приют для бедных? У местного общества такой замученных вид, а манеры их до того дурны, что без сожаления на них не взглянуть.
Младший хозяин таверны, что подносил еду гостям, содрогнулся от этих слов. Он бросил на Фелицию грозный взгляд. Однако ни единого слова он не обронил, только не спеша отошел обратно за стойку.
— Не все места одинаково содержатся, — невозмутимо говорила Пуэлла. — Надобно знать и такие нравы, а не только ласкать себя высокой культурой.
Фелиция продолжала рассматривать посетителей таверны и ужасаться от их дурного воспитания. Как их не отвращает чавканье? Почему они позволяют себе бранные слова и неряшливость в одежде? Присутствие здесь легко было приравнять к оскорблению её достоинства. Пуэлла лениво посмотрела на постояльцев и осознала, что в этом заведении вправду придется немало потрудиться, чтобы найти игрока. Обе путницы, уставшие и расстроенные, пошли в свою комнату.
Там их встретили желтые стены. Скромная меблировка из стула, стола, тумбы и низкой кровати покровительницу полностью устраивали, а Фелиция сокрушительно выдохнула и осторожно присела на постель. Пуэлла разложила на стол коробочки, в которых были спрятаны карты, перо с бумагой, безделицы, и разместилась рядом с компаньонкой.
— Ох, госпожа, — пожаловалась мисс Люденс, — это место удручает.
— Жизнь такова, что не все знакомы с высшим светом, — Пуэлла улыбалась и гладила Фелицию по голове. — Мы как образцы нравственности несём пример поведения. Скажи, дорогая, ты хочешь очистить сердца дикарей благородством своей души?
— Хочу, — заулыбалась девушка. — Они несчастны, потому что им никогда не доводилось встречать воспитанных особ.
— Верно, — тепло улыбнулась Пуэлла, — тогда не возражаешь, если я возьму твою прекрасную фамилию и назовусь миссис Люденс?
— Но… — заколебалась Фелиция, — разве это не сродни обману?
— Дорога моя, мы никому худа не сделаем, а в лицо нас запоминать никто не потрудиться. Это новая игра, помнишь? — Пуэлла состроила грустный вид. — Или ты считаешь, что я не достойна называться твоей матерью?
— Госпожа, право же! — растерялась Фелиция. — Я счастлива иметь покровительницу вроде вас. Если угодно, то называйтесь миссис Люденс, я приму это за честь.
Пуэлла гладила компаньонку по голове и умилялась этому личику, пышущему здоровьем и красотой. Как будто опытный мастер создал идеальную помощницу, похожую в чем-то на неё саму. На секунду Пуэлла вообразила, будто Фелиция действительно её дочь. От этого её сердце переполнилось отрадой; такое явление было не свойственно Субдоле. Откуда у игрока могла возникнуть нежность? Молодая женщина тотчас вспомнила о своём положении и усмехнулась нелепой фантазии.
На следующее утро Пуэлла спустилась в обеденный зал, чтобы позавтракать. Фелиция ещё спала. Вдруг Девиум-младший, запыхавшийся и разгневанный, подошёл к соседнему столику с четырьмя постояльцами, стукнул по столу и громко начал говорить:
— Вы насочиняли это чушь? Ваши стишонки, отвечайте?
Девиум-младший показывал гостям смятую бумажку. Один из постояльцев, вероятно поэт, встал, раскинул руки и сказал:
— О, что я вижу! Мои священные строки попали в ваши руки. Вы же проспали момент, когда я декларировал их? Ах, какое упущение! Пожалуй, я еще раз…
Поэт уже потянулся за бумажкой, но Девиум-младший оттолкнул его и грубо сказал:
— Совсем страха лишились? Что, раз таверна, то можно любой бред нести на публику?
— Просветление никогда не подчинялось мнимым приличиям. Тем более, присутствие богемы, вроде нас, — произнес поэт и указал на подвыпивших гостей, на что за столом все закивали, — возвышают эту таверну до художественного кафе.
— Ваши стишки, — Девиум-младший ещё больше покраснел и повысил тон, — и монеты не стоят. Только головы дурят. Анархия-анархия! Прекратите нести чушь, лучше сделайте что-то руками, а не нарушайте правила.
Женщина, что сидела рядом с поэтом, рассмеялась и сонно сказала:
— А где сказано, что это запрещено? Старший хозяин на нас не жалуется.