Однако Лученко все время находилась в ожидании. Вот-вот что-то произойдет. Она не знала — что, но понимала: долго так длиться не может. Это не конец.
Да, разумеется, она вынуждена была отойти от возникшего «дела». Потому что благополучие и здоровье близких важнее всего, даже восстановления справедливости. Но теперь, когда требование незнакомца выполнено, можно ведь о нем поразмыслить! И она думала, думала… И сама не заметила, как однажды вечером занялась шитьем.
В маленьком уютном магазинчике Вера купила голубой ситец-купон. На небесно-лазоревом фоне белели пушистые папоротники. Над ними летали парашютики одуванчиков, трепетали крыльями прозрачные стрекозы. Так и хотелось сшить из него легкий летний сарафан.
Разложив на кровати ткань, Вера скользила по ней острым обмылком, намечая внешние линии и вытачки, и в десятый раз анализировала ситуацию с киевским расследованием. Нужно придать некую стройность общей картине. Кто же этот неизвестный, который ей угрожал? Вдовы, банально «заказавшие» своих мужей?..
Теперь нужно острыми ножницами вырезать все детали…
А кто следил за ней и ее родными? Эти тетки кого-то наняли? Профессионально выполнено, ничего не скажешь. И разговоры наверняка подслушивали. Сразу после звонка Паше Винницкому всполошились. Значит, тщательного исследования причин смерти Бегуна не хотят…
Теперь нужно все разрозненные части сметать. Создать из разных кусочков ткани одно цельное произведение. Тогда странным образом соединятся в одно целое разорванные нити бытия…
И ведь, чтобы быстро нейтрализовать ее вмешательство, нажали на самые болезненные места. Кирилла чуть не покалечили. Рассорили его с Олей. Лизе Романовой предложили на выбор кнут или пряник. Как говорится, то самое предложение, от которого не отказываются…
Так что теперь делать? Отступить. Вот так просто? Неужели нельзя и сволочь эту из панциря выцарапать, и всех близких из-под удара вывести? Но может, организовали все не вдовы, а кто-то другой, кого не видно и не слышно. А он лишь управляет ими, как манипулятор в театре теней…
Вера Лученко закончила шитье поздно ночью, когда Андрей уже спал. И сказала себе: хватит. Не надо себя обманывать. Притворяться кем-то другим.
Ведь могут пройти дни. Могут промаршировать, как на параде, недели. Даже месяцы. Покажется, что воцарился покой, снаружи и внутри. Будет штиль, безветрие-безвременье. Но ты поймешь, что не можешь жить, бросив начатое. Хоть в скафандр залезь, хоть на край света беги, будут тебе сниться по ночам несчастные, а потом и днем станут шептать в уши. Или смотреть на тебя из густой травы.
Не видать тебе покоя никогда. Да и чем еще заниматься? Чем заполнять досуг и душу, когда ты чувствуешь приближение катастроф и страданий? Слышишь мысли многих людей и их мольбы о спасении? Как богу на Олимпе — все знать, понимать, но ничего не делать? Сидеть и пить амброзию? Не получится.
Все мы на этой планете — многоклеточные организмы. Мы не выносим боли, даже если это боль совести. Многоклеточный организм протягивает щупальце и чувствует — горячо. Или холодно. Или кусают, ругают, критикуют. Или требуют любви — яростно, мучительно, настойчиво. И взывают о помощи. Тогда многоклеточный организм вбирает щупальца поглубже, чтобы ничего не ощущать. Горячее обходит стороной, холодное — вообще за три километра. Отворачивается от страдающих, нищих, просящих, убогих, больных. Наращивает броню. Наслаждается равнодушием. Пытается всплакнуть над телесериалом…
У такого организма большой выбор клеток, куда можно себя запереть.
Только вот ненадежные замки…
И дело не в том, заслуживает ли человек, чтобы ему пришли на выручку. Плохой он или хороший, дурак или умный. Все дело в милосердии. Которое просачивается, как правильно определил Воланд, в самые маленькие щели, и никакими тряпками их не заткнуть. Оно, милосердие, не может не быть в тебе, потому что оно и есть ты, и прорвется сквозь все клятвы «больше никогда». Через пустоту в душе прорвется, и снова поймешь: ты обречена на милосердие. Лишь бы было на кого его изливать.
Осталось еще две недели отпуска. Что сказать Андрею? Как он отреагирует на срочный отъезд? Правду выложить нельзя. Врать противно, но он же захочет помогать. И сам тогда подставится под удар этих неизвестных. Андрей, как и Оля, мое слабое место. И если я хочу вылезти из норки на ветер, надо их спрятать получше, чем Кащей свою смерть-иглу от Ивана-царевича. Для Андрея я занимаюсь семейными проблемами Оли и Кирилла, которые поссорились и разбежались. Это почти так и есть. Мне же нужно вернуться в Киев как можно скорее и попробовать разобраться во всем на месте.
Тем более что здесь, в Андорре, я чувствую на себе чей-то внимательный взгляд. Или это мне только кажется?
10. АБОНЕНТ НЕ МОЖЕТ ПРИНЯТЬ ВАШ ЗВОНОК
Ветеринар Андрей Двинятин легко проснулся в семь утра. Солнце уже било сквозь шторы, птицы вовсю щебетали на молодом дубе. У Андрея были свои личные отношения с этим деревцем. В погожие солнечные дни оно отливало всеми оттенками зеленого, от нежно-салатного до темного, до черноты. В непогоду, ветер или дождь, ветви царапались о стекло, словно просились в комнату, пытаясь укрыться от ненастья.
Сегодня на небе было ни облачка. Андрей решил, что и день будет хороший, во всяком случае, так ему хотелось.
Вчера Вера улетела домой. Теперь можно работать до поздней ночи, без оглядки на то, что тебя ждут. И без перерыва на час обеда с прогулкой. Можно погрузиться в свою ветеринарную практику.
Андрей виновато вздохнул. Он был готов проводить с любимой женщиной каждую секунду времени. Но ведь работа… Ему и так невероятно повезло с этим приглашением в Андорру, спасибо знакомому, который его порекомендовал, ветеринару зоопарка. Домик в Пуще, под Киевом, еще неизвестно сколько лет простоял бы недостроенный: денег не хватало. Теперь хватит. Он пробудет здесь до конца контракта, закончит дом и заберет туда Веру. И в конце концов уже с полным правом сделает ей предложение. В смысле, руки и сердца. А также других конечностей и органов, она все возьмет…
Он вскочил, потянулся, отжался от пола и немножко помахал руками. Пять минут посидел в медитации. Потом принял душ и, освеженный, вернулся в комнату застелить постель.
Птицы все пели. Громко, уверенно и с чувством, как хорошо оплаченные гастролеры. Андрей отодвинул штору, выглянул, распахнул створку окна. Пернатые на минуту замолчали, посмотрели на него, ожидая чего-то, потом продолжили концерт. Он покрошил им вчерашнюю булку. Птицы слетели вниз, во двор. Не суетясь и не особенно толкаясь, как-то деловито они принялись угощаться крошками. Появились откуда-то две вороны. Понаблюдали за пиршеством, крутя головой и глядя то одним глазом, то другим. Подошли и присоединились.
До чего же они похожи на маленьких динозавриков, подумал Двинятин. Он недавно смотрел документальный сериал про них. Компьютер помог создателям фильма восстановить внешность доисторических животных и даже их повадки.
Вообще-то птицы не случайно так на динозавров похожи. Особенно хищные: орлы, совы, вот эти вороны. С их ныряющей походкой, ручонками-крыльями, мощными когтистыми лапами, круглым внимательным взглядом. Так что можно сказать — динозавры не вымерли. Они превратились в птиц. Почему бы и нет? А мы-то все твердим: вымерли, вымерли… И выдвигаем версии — от падения метеорита до естественного отбора.
Андрей даже улыбнулся неожиданной мысли. Зачем им вымирать? Это сейчас благодаря человеку и его деятельности некоторые виды, пожалуй, и исчезают с лица земли.
Он спустился на первый этаж по узкой деревянной лестнице, зашел в уютную столовую.
— Доброе утро, сеньор Андрэ, — сказала румяная девушка. — Сейчас, пару минут. Вам один завтрак сегодня?