— С ФОГами аккуратнее! Не зацепите!!!
Отбили мы атаку противника. Отбили, несмотря ни на что. Хотя вернее сказать вопреки — а самолюбие все же немножко тешит мысль, что последний рывок врага погасил именно я… Но мазнув взглядом по распластавшемуся рядом с товарищем Володе Карпову, в буквальном смысле смертельно бледному, я лишь горько вздохнул: нет, фрицев остановил не только я. И парень, протянув мне набитый диск, вложил остаток жизни в это единственное усилие — скорее всего, на пределе физических возможностей обескровленного организма. Помочь ему я уже не смог, отрубившись сам… А когда Славка Красиков привел меня в чувство, было уже поздно.
Но атаку мы отбили. Как видно я ошибся с оценкой вражеской установки «только вперед»…
Немцам не хватило добежать до нас считанных метров. Но даже смяв и перебив остатки третьего отделения, им пришлось бы еще разбираться с бойцами первого и второго, а после штурмовать дот… И все с потерями, которые и так уже были велики. А моя очередь в упор, скосившая оставшихся храбрецов, как видно стала последней каплей, что сломила их наступательный порыв. После враг уже не пытался атаковать, а в беспорядке отступил к берегу, откуда эвакуировался уже всего лишь на пяти катерах. Причем ещё два при отходе потопили пулеметчики и артиллеристы дота.
Как я и обещал, «Омаха-бич» Крымского разлива. Вернее сказать даже — Керченского. Или Феодосийского… Не суть. Главное — пока все идет по плану.
Позволив себе секундную слабость, я целиком распластался на камнях, разлегшись с максимальным для себя удобством. И тут же в памяти всплыл эпизод, когда я также лежал на земле — причем долго лежал, несколько часов к ряду. А всему предшествовал мой первый разговор с начальником особого отдела дивизии…
2 мая 1942 года. Декретное время: 8 часов 3 минуты. Штаб 63 горнострелковой дивизии.
— Товарищ капитан, разрешите войти?
Капитан госбезопасности с ног до головы смерил меня внимательным, жестким взглядом серых водянистых глаз, причем на лице его не дрогнул ни один мускул.
— Заходите.
Я аккуратно прикрыл сбитую из снарядных ящиков дверь в блиндаж и послушно сделал три шага вперед, замерев посередине помещения и практически поедая начальство глазами с «видом лихим и придурковатым, дабы не смущать его своим разумением». Впрочем, капитан не оценил моих действий, сев за стол и отпив чая из простой алюминиевой кружки. Рядом с ней я заметил ржаной сухарь. Начальник особого отдела открыл какой-то документ, углубившись в чтение и не обращая на меня совершенно никакого внимания. Но когда я уже начал ерзать, уже не в силах больше молчать, раздалось негромкое:
— С чем пришел, лейтенант? В отпуск захотел?
Вначале меня едва не током пробило от этих слов — а вдруг действительно отпустят на отдых и я смогу отправиться в Сталинград к Ольке? Но тут же до меня дошло, что это всего лишь шутка командира, точнее сарказм, озвученный даже без намека на улыбку.
— Нет, товарищ капитан. Прошу разрешить добыть «языка».
Глава местного НКВД даже взгляда не поднял от стола.
— А зачем нам «язык»?
Вопрос поставил меня в тупик, но я тут же нашелся с ответом:
— Как зачем, товарищ капитан? Чтобы получить информацию о приготовлениях противника, о…
— Нет.
Сказал, зараза, как отрезал. И где тут мой дар убеждения, где специальные возможности, я вас спрашиваю?!
— Да как же нет, это ведь…
Мой непосредственный начальник впервые за время разговора поднял на меня глаза:
— Самсонов, занимайтесь взводом. Одиннадцать дней назад ваш предшественник допустил грубейшее ЧП. Боец его взвода Тодаев расстрелял из трофейного немецкого автомата уполномоченного особого отдела по 251-му полку Иванова, командира полка майора Дубинина, его адъютанта Шоманидзе. А после пытался с боем прорваться на немецкую сторону. Это как понимать?!
Впервые ледяное спокойствие изменило капитану, и продолжил он уже горячее:
— Только за 21 и 22 апреля из одного лишь 346-го полка дезертировало 17 человек. 17, Самсонов, ТЫ это понимаешь?! У нас бойцы в командиров стреляют, лейтенанта Пятибратова из взвода управления артиллерией убили! Свои убили!!! Ты знаешь, как тут меня за все это натягивал член военсовета армии?!
Переждав бурю с выражением предельного сочувствия, я все же заметил:
— Товарищ капитан, это все конечно ужасно. И ЧП с Тодаевым, и «дружественный огонь», и дезертиры… Но я вам скажу так: у меня еще с пограничной службы чуйка, перед 22 июня она в голос кричала об опасности. Сейчас она также кричит. Если немцы ударят крепко, все последние происшествия померкнут… Мертвым ведь все равно будет.