Все утро перед рассветом рота окапывалась, зарывалась в землю. Извилистый ход сообщения, окаймляющий северо-восточные скаты высоты, соединил стрелковые ячейки уже после восхода солнца. Тогда же подвезли завтрак — ну как завтрак: тыловики где-то достали целую гору арбузов (хотя говорить «где-то» все же неправильно, в окрестностях Сталинграда полей с бахчей очень много). Арбузы выдали вместе с хлебом, чтобы было сытнее, и натрудившиеся за ночь и утро бойцы с удовольствием грызли пахучую, хрустящую сочную мякоть, здорово утоляющую жажду. Два арбуза на четверых приговорили и мы — я, Оля, политрук Двуреченских и Женя Степанов, вошедший в мой ближний круг на правах одновременно и ординарца, и денщика, и телохранителя. А казачка, несмотря на пережитый вчера ужас, категорически отказалась покидать меня, и желанию жены я в итоге уступил — впрочем, тут не поймешь, где безопаснее. В бой вступят все защищающие город части, сведенные в боевую группу генерал-майора Фекленко, до недавнего времени бывшего начальником Сталинградского автобронетанкового центра. И где как закрутит, неизвестно, тут и помощник имеет весьма отрывочные сведения о том, как будет проходить сражение — как он объяснил, в данном случае у «ботов» противника, в чью программу заложены как алгоритм излюбленных действий командования вермахта, так и их основные тактические приемы, имеют определенную свободу выбора действий. Во как! А тут Оля все же под каким-никаким, но присмотром — если на то пошло, игровой клон возлюбленной вчера спас именно я. Можно было конечно под каким-нибудь относительно легальным предлогом отправить девушку в город (где, кстати, наконец-то началась спешная эвакуация гражданского населения). Да только нет у меня уверенности, что события массированного налета на Сталинград, имевших быть место в реальной истории 23 августа, не повторяться сегодня. Короче, Олька осталась со мной, в качестве ротного санинструктора.
За трапезой историей своей жизни поделился Ванька Двуреченских. Сам из нижнего Поволжья, будущий «комиссар» родился в обычной крестьянской семье, хлебнувшей лиха и в Гражданскую, когда на фронте сгинул где-то отец и дядя по материнской линии, и с грянувшим в начале 20-х голоде, унесшим жизни практически половины семьи, подобрав всех стариков. Ваня уверен, что если бы мама, красивая молодая женщина, успела бы родить до гибели отца не одного, а двух или трех детей, то сегодня он с нами бы не сидел. Но Двуреченских повезло быть единственным ребенком, рожденным от отца. Каких усилий его матери стоило выходить в страшный голод полуторагодовалого младенца, это отдельный сказ — но выходила ведь, несмотря ни на что! Позже она вновь вышла замуж — за Григория, крепкого, справного мужика, схоронившего в голод жену и младшенькую дочку, но вытащившего обоих старших сыновей. Ваня всю жизнь называл этого сурового, скорого на расправу, но по-своему справедливого мужика «батей», не питавшего к пасынку особых родительских чувств, но и не загонявшего того под лавку. В середине двадцатых мамка родила Григорию еще двух детей, сестренок и Ивана, и его старших сводных братьев, что сделало членов семьи пусть не полноценно родными, но все же связало всех их кровным родством. До того от старшаков Ваньке доставалось крепко…
Коллективизацию итак небогатая деревня Двуреченских встретила без особых потерь. По крайней мере, семью парня, хоть и имевшая относительно крепкое хозяйство, в «кулаки» никто не зачислил. Но грянувший после голод ударил по ней с полной силой, едва ли не забрав маму с младшей сестрой. Сводные братья в полный рост пахали в колхозе с «батей», и лежащих при смерти родных выходили Ваня и его старшая сестра, Светка. Они обползали все окрестные, небольшие пойменные леса в поисках орехов, грибов и ягод, ловили рыбу, ставили самодельные силки на птиц, охотились на небольших, жирных сусликов, заливая водой найденные норы. Из рыбы варили уху, вываривали практически до костей и мясо «дичи», обычно заливая очень большим количеством воды. Бульон получался не слишком жирным, но все же питательным, и выходило его много, что позволяло вдоволь напоить питательной жидкостью обессилившую женщину и ее маленькую дочку.
Выжившая благодаря сыну и старшей дочери мама положила всю себя на то, чтобы сын закончил школу, все десять классов. Доучивался он в Бальцере, который в мае этого года переименовали в Красноармейск — там у недовольного «бати», теряющего лишнюю пару рук работящего парня, жила родня. Но мама была непреклонна в желании выбить сыну билет в лучшую жизнь вне колхоза, где людям жилось откровенно впроголодь — и она своего добилась.