– А потом? Ты был один?
– Еще был парень, который искал ту же самую будку. Плохо, подумал я. Но сразу передумал, у него было два пузыря в карманах. Вот повезло, сказал я себе и сразу заявил: хочешь в будку – делись выпивкой. Ну, мы и договорились.
– А как он выглядел?
– Память-то у меня неплохая, но я к тому моменту совсем окосел, да и темно было. А потом, дареному коню в зубы не смотрят. Меня не он интересовал, а его бутылек.
– Что-то же ты помнишь. Попробуй рассказать. Все, что вспомнишь. Как он говорил, какой был, как пил. Большой, толстый, маленький, старый, молодой?
Ветийе почесал в затылке, как будто хотел ускорить мыслительный процесс, привстал на койке и поднял на Адамберга покрасневшие глаза.
– Эй, они мне тут ничего не дают.
Адамберг предусмотрительно взял с собой фляжку коньяку.
Он взглянул на Ветийе, а потом показал глазами на дежурного.
– Угу… – Ветийе все понял.
– Позже, – произнес Адамберг одними губами. Ветийе кивнул.
– Уверен, у тебя прекрасная память, – продолжал Адамберг. – Расскажи мне, как выглядел тот парень.
– Даже не знаю. Старый, – сказал Ветийе, – но и молодой, живчик. Но старый.
– Как он был одет? Не забыл?
– Как люди, которые шляются ночью с двумя бутылками в карманах и ищут, где поспать. Старый пиджак, шарф, две шапки, натянутые на глаз, толстые перчатки – в общем, все, что нужно, чтобы не отморозить яйца.
– Очки? Борода?
– Без очков, глаза под шапкой. Бороды тоже не было, но и свежевыбритым его не назовешь. И от него не пахло.
– То есть?
– Я не делю будку с парнями, от которых пахнет. Так бывает, у каждого свое. Я хожу в баню два раза в неделю, не люблю, когда от меня воняет. И я не писаю в домике, где играют дети. Хоть я и пью, но детей уважаю. Они хорошие. Разговаривают с нами, с бродягами, как никто. «А у тебя есть папа? А мама?» Малыши все понимают, пока взрослые не забьют им мозги всяким дерьмом. Вот и я не пачкаю в их домике. Они уважают меня, а я – их.
Адамберг повернулся к охраннику.
– Бригадир, – попросил Адамберг, – не принесете мне стакан воды и две таблетки аспирина? Рана разболелась, – объяснил он, кивнув на свою руку.
Бригадир ушел. Ветийе протянул руку и схватил фляжку. Не прошло и минуты, как дежурный вернулся со стаканчиком и лекарством. Адамбергу пришлось проглотить таблетки.
– Эй, я вспомнил, – сказал Ветийе, указывая на стаканчик. – Тот щедрый парень, у него был такой же. У нас у каждого была своя бутылка. Но он не пил из горлышка. Такая цаца…
– Ты уверен?
– Точно. Я еще сказал себе: этот тип раньше высоко летал. Некоторые ведь падают с самого верха. Девка его бросила, и все, начал пить и скатился вниз. Я так не согласен. Нельзя скатываться вниз только потому, что тебя бросила девка или выгнали с работы. Надо цепляться, черт возьми. А со мной, понимаешь, другое дело, это не потому, что мне силы не хватило. Я сверху не падал, потому что и так был внизу. Тут и остался. Чуешь разницу?
– Конечно. – Адамберг кивнул.
– Заметь, я никого не сужу. Но разница-то есть. Правда, когда Жози меня бросила, я не обрадовался. Но я и раньше пил. Потому она и ушла. Я не могу ее винить, я никого не сужу. Кроме тех толстых задниц, которые мне и монетку не кинут. Тогда, бывает, иду и гажу им под дверь. Но никогда на детской площадке.
– Ты уверен, что он был из богатеньких?
– Да, парень. И сорвался он недавно. Среди нас ты долго со стаканчиком не повыпендриваешься. Месяца три-четыре, а потом все, пьешь из горла, как последний алкаш. Как я. Я вот не пью с теми, от кого воняет, но это другое. У меня просто нюх такой. И я никого не сужу.
– Хочешь сказать, он на улице месяца четыре?
– Ну, я тебе не радар, но на улице он недавно. Наверное, его бросила девка, выгнала из дома, кто знает?
– А вы разговаривали?
– Да так, перемолвились. Мол, вино хорошее. А погода такая, что и собаку жалко во двор выгнать. Обычные вещи.
Ветийе положил руку на свой толстый свитер, туда, где в кармане рубашки лежала бутылка.
– Он долго с тобой оставался?
– Да я за временем не следил.
– Но он ушел? Или спал в будке?
– Не помню. Наверное, я тогда сразу заснул. Или пошел гулять, не знаю.
– А дальше?
Ветийе развел руками и бессильно уронил их на колени.
– А дальше дорога, утро, жандармы.
– Тебе снились сны? Ты что-нибудь видел, ощущал?
Бродяга задумчиво наморщил лоб, поскреб ногтями по драному свитеру. Адамберг снова повернулся к бригадиру:
– Не принесете мою сумку? Я должен кое-что записать.
Ветийе, выйдя из ступора, со змеиной стремительностью вынул фляжку, открыл ее и сделал несколько глотков. Когда жандарм вернулся, сокровище уже вернулось в карман рубашки. Адамберг подивился его ловкости. Человек ко всему приспосабливается, а Ветийе явно умен.
– Кое-что, – вдруг сказал он. Щеки его порозовели. – Мне снилось, что я нашел удобное теплое местечко. И я злился, что не могу от души подрыхнуть.
– Почему?
– Потому что меня тошнило.
– Тебя часто тошнит?
– Никогда.
– А сны о том, что тебе тепло, когда-нибудь раньше снились?
– Слушай, если бы мне такое снилось, я бы жил в Перу.
– У тебя есть шило?
– Нет. Может, мне дал его тот тип. Или я его спер. Почем мне знать? Наверное, я и правда убил бедную девчонку этой штукой. Может, она упала на дороге, а я принял ее за большого медведя, кто знает?
– Ты в это веришь?
– Но отпечатки-то остались. А я был рядом.
– А почему ты оттащил медведя и велосипед в поле?
– Поди разберись, что происходит у алкаша в голове. Я ведь почему убиваюсь – не люблю делать людям плохо. Я и животных-то не трогаю, так с чего бы мне убивать людей? Даже медведей? Вряд ли я боюсь медведей. Говорят, в Канаде их полно. Они по помойкам шарят, как я. Хотел бы я посмотреть, полазить с ними по помойкам.
– Ветийе, если хочешь знать все о медведях… Адамберг наклонился к его уху. – Ничего не говори, ни в чем не признавайся, – прошептал он. – Главное, не говори правду. Тверди, что потерял память. Пообещай мне.
– Эй! – крикнул бригадир. – Простите, комиссар, но с заключенными шептаться запрещено.
– Извините, бригадир. Я ему рассказывал неприличную историю о медведях. У него не так много развлечений.
– Хоть вы и комиссар, но правила есть правила.
Адамберг глазами спросил Ветийе: «Ты понял?»
Тот кивнул. «Обещаешь?» – беззвучно произнес Адамберг. Кивок, прямой взгляд. Этот парень дал ему фляжку, значит, он – друг.
Адамберг поднялся и, выходя из камеры, тронул его рукой за плечо: «Ухожу, рассчитываю на тебя».
По дороге в кабинет бригадир спросил Адамберга, может ли он услышать историю про медведя. Адамберга спасло появление Трабельмана.
– Ваши впечатления? – спросил Трабельман.
– Болтливый.
– Да что вы? Надо же, а со мной говорить не пожелал. Он какой-то вялый.
– Даже слишком. Не обижайтесь, майор, такого алкоголика, как Ветийе, опасно резко лишать спиртного. Он может сдохнуть.
– Знаю, комиссар. Ему дают выпить три раза в день, когда приносят еду.
– Так утройте дозу. Поверьте, это необходимо.
– Хорошо. – Трабельман не обиделся. – Что нового вы узнали? – спросил он, садясь за свой стол.
– Он умный и добрый человек.
– Согласен. Но он алкоголик, и этим все сказано. Мужики, которые с пьяных глаз бьют жен, в трезвом виде могут быть чистыми ягнятами.
– Но у Ветийе нет уголовного прошлого. Он даже ни разу не подрался, так? Это подтвердили коллеги из Страсбурга?
– Да. Проблем у них с ним не было. Пока он не слетел с катушек. Вы что, поверили ему?
– Я его выслушал.
Адамберг передал Трабельману свой разговор с Ветийе, опустив лишь деталь с фляжкой.
– Вполне вероятно, – заключил он, – что Ветийе везли на машине, на заднем сиденье. Ему было тепло, удобно, но его тошнило.
– И вы «домыслили» машину, поездку, водителя по «ощущению тепла»?
– Да.
– Это смешно, Адамберг. Вы похожи на парня, достающего кролика из пустого цилиндра.
– Но ведь получается!
– Может, вы думаете о другом бродяге?
– О бродяге, который пил из собственной бутылки и стаканчика. О бродяге из «бывших». О старике.