– Клементина, а почему бабник бегает за женщинами?
Она оперлась о стол пухлыми кулаками.
– Потому что так легче жить. Когда любишь, отдаешь часть себя, а если просто кобелируешь, ничего не отдаешь. Будете отбивную с фасолью? Я собственноручно ее лущила.
– Я ужинаю у вас?
– Да, пора. Вас нужно покормить, а то вы скоро без филейной части останетесь.
– Я не хочу лишать вас свиной отбивной.
– А у меня их две.
– Вы знали, что я приду?
– Я не ясновидящая. У меня сейчас живет подруга. Но сегодня вечером она придет поздно. Я как раз думала, что делать с этой отбивной. Конечно, можно было бы съесть ее завтра, но у меня бзик – не люблю два дня подряд есть одно и то же. Присмотрите за духовкой, а я добавлю дров.
В маленькой гостиной, заставленной креслами с потертой обивкой в цветочек, горел камин. Остальные комнаты отапливались двумя дровяными печами, так что температура в комнате была не выше пятнадцати градусов. Пока Клементина подкладывала дров в огонь, Адамберг накрывал на стол.
– Только не в кухне, – объявила Клементина, отбирая у него тарелки. – Раз уж у меня такие гости, устроимся в гостиной. Допивайте портвейн, это придаст вам сил.
Адамберг послушался и очень удобно устроился за столом в маленьком салоне, сев спиной к огню. Клементина разложила еду и, не спрашивая, налила ему бокал вина. Она заправила за воротник цветастую салфетку и протянула вторую Адамбергу, который последовал ее примеру.
– Я порежу вам мясо, – сказал она. – Вы не справитесь одной рукой. Вы и об этом думаете?
– Нет, Клементина, я сейчас мало о чем задумываюсь.
– Когда перестаешь включать мозги, возникают проблемы. Всегда полезно шевелить мозгами, малыш Адамберг. Вас не смущает, что я иногда называю вас по фамилии?
– Вовсе нет.
– Хватит о глупостях, – сказала Клементина, садясь на место. – Так что с вами случилось? Помимо истории с невестой?
– Я на всех кидаюсь.
– И вот результат? Рука-то?
– Да.
– Знаете, хорошая драчка успокаивает нервы, но не в вашем случае. Вы хандрите либо из-за малышки, либо из-за чего-то другого, либо из-за всего вместе взятого. Мальчик мой, вы же не собираетесь не доесть отбивную? Голодают, вот и лишаются задницы. Я несу молочный рис.
Клементина поставил перед Адамбергом пиалу с десертом.
– Останься вы у меня недельки на две, я бы вас откормила, – сказала она. – Что еще не так?
– Воскресший мертвец, Клементина.
– Ну, это легко уладить. Это проще, чем любовь. А что он сделал?
– Убил восемь раз, а теперь снова начал. Вилами.
– А когда он умер?
– Шестнадцать лет назад.
– А где сейчас убил?
– Около Страсбурга, вечером, в прошлую субботу. Девушку.
– Эта девушка ему ничего плохого не сделала?
– Она его даже не знала. Он чудовище, Клементина, красивое и жуткое чудовище.
– Что ж, я вам верю. Что это за манера – убивать людей, которые вам ничего не сделали.
– Но люди не хотят мне верить. Никто.
– Люди часто бывают тупыми. Не надо пытаться их убеждать, если они упираются. Пустая трата времени и нервов.
– Вы правы, Клементина.
– Ладно, забудем о других, – отрезала она, закуривая сигарету. – Теперь расскажите мне о вашем деле. Можете подвинуть кресла к камину? Вот ведь холодина, правда? Говорят, это из-за циклона с Северного полюса.
Адамбергу понадобилось около часа, чтобы спокойно изложить Клементине факты, хотя он и сам не знал, зачем это делает. Их разговор был прерван приходом подруги Клементины, старушки лет восьмидесяти. В отличие от Клементины, она была маленькой, худой и хрупкой, с лицом, испещренным мелкими морщинами.
– Жозетта, представляю тебе комиссара, я тебе о нем рассказывала. Не бойся, он хороший парень.
Адамберг обратил внимание на ее светлые крашеные волосы, добротный костюм и жемчужные серьги – неистребимое напоминание о канувшей в Лету буржуазной жизни. Зато обута она была в большие тенниски. Жозетта застенчиво поздоровалась и засеменила к столу, заставленному компьютерами внука Клементины.
– С чего бы ей бояться? – поинтересовался Адамберг.
– Нет, легавые – это нечто, – вздохнула Клементина.
– Простите? – не понял Адамберг.
– Мы говорим о ваших делах, а не о Жозетте. Вы правильно поступили, когда сказали, что играли с братом в карты. А вы не достали шило из заводи? Оно ведь может всплыть.
Адамберг продолжил свой рассказ, то и дело подбрасывая дрова в камин и благословляя порыв, занесший его к Клементине.
– Тот жандарм – придурок, – заключила Клементина, бросая окурок в огонь. – Все знают, что прекрасный принц может превращаться в дракона. Он, наверное, совсем тупой, раз не понимает простых вещей.
Адамберг полулежал на старом диванчике, прижимая раненую руку к животу.
– Я отдохну у вас минут десять, Клементина, и уйду.
– Я понимаю, что вас мучит. Воскресший мертвец задал вам задачку. Не отступайтесь, малыш Адамберг. Может, позиция у вас шаткая, но это не значит, что вы ошибаетесь.
Пока Клементина поправляла дрова в камине, Адамберг провалился в сон. Она взяла с кресла плед и укрыла комиссара. Идя в спальню, она встретила в коридоре Жозетту.
– Он спит на диванчике. – Она махнула рукой на Адамберга. – Парень рассказал странную историю. Но меня беспокоит другое: ты заметила, что у него практически нет задницы, так он отощал?
– Не знаю, Клеми, я его раньше не видела.
– Поверь мне на слово. Надо будет его подкормить.
Комиссар с Клементиной пили кофе на кухне.
– Простите, Клементина, я не заметил, как уснул.
– Бросьте, мой дорогой. Раз уснули, значит, этого требовал ваш организм. Съешьте еще бутерброд. Если вы идете к начальству, нужно переодеться. Я поглажу ваши брюки и куртку, а то у вас вид ужасно жеваный.
Адамберг потрогал подбородок.
– Возьмите в ванной бритву моего внука, – сказала она, унося его одежду.
В десять утра Адамберг покидал Клиньянкур с полным желудком, чисто выбритый, в выглаженной одежде и с частично просветленным рассудком – благодаря исключительной доброте Клементины. Эта восьмидесятишестилетняя женщина умела отдавать не считая. А он? Он привезет ей что-нибудь из Квебека. Там наверняка шьют теплую одежду, какой в Париже нет и в помине. Уютную домашнюю куртку из медвежьих лоскутов или ботинки из лосиной кожи. Что-нибудь из ряда вон выходящее, как она сама.
Перед визитом к окружному комиссару он с беспокойством припомнил советы лейтенанта Ноэля, одобренные Клементиной. «Врать самому себе – это одно, а легавым – иногда просто необходимо. Нечего лезть в бутылку из-за чести. Честь – сугубо личное дело».
Окружной комиссар Брезийон высоко оценивал результаты работы Адамберга, но не испытывал симпатии ни к самому Адамбергу, ни к его образу существования. Тем не менее он помнил, как много пережил комиссар во время расследования сложнейшего «дела четырех», когда министерство едва не сделало его крайним. Как истинный служитель закона Брезийон знал, чем обязан Адамбергу. Но стычка комиссара с бригадиром смущала и – главное – удивляла его, потому что зачинщиком оказался беспечный комиссар. Он допросил Фавра, и ему не понравилась тупая грубость бригадира. Он выслушал шестерых свидетелей – все твердо защищали Адамберга. Но разбитая бутылка была серьезной отягчающей деталью. У Адамберга в отделе внутренних расследований были не только друзья, и голос Брезийона станет решающим.
Комиссар коротко изложил факты. Он грохнул бутылку, чтобы поставить на место Фавра, приструнить его. «Приструнить». Это слово пришло Адамбергу в голову по дороге, и он решил, что оно очень хорошо ложится в его историю. Брезийон слушал с озабоченным видом, и Адамберг почувствовал, что патрон склоняется на его сторону, хотя дело еще не окончено.
– Делаю вам серьезное предупреждение, комиссар, – сказал он на прощание. – Решение вынесут через месяц-два. Все это время ходите по струнке. Будьте тише воды, ниже травы, понятно?
Адамберг кивнул.
– И примите мои поздравления в связи с делом Эрнонкур, – добавил Брезийон. – Рана не помешает вам вылететь в Квебек?