В принципе, Лалиберте почти слово в слово повторил речь, которую Адамберг сказал коллегам перед отъездом.
Во время скучного осмотра помещений Адамберг вычислил, где стоит автомат, заряженный разными супами и кофе в стаканчиках размером с хорошую пивную кружку, и успел разглядеть лица канадских коллег. Он мгновенно проникся симпатией к сержанту Фернану Санкартье, единственному унтер-офицеру в группе, чье круглое розовое лицо с невинными карими глазами автоматически отводило ему роль «Добряка». Хорошо бы попасть с ним в пару. Но в ближайшие три дня, по законам иерархии, он будет работать с энергичным Орелем Лалиберте. Они освободились ровно в шесть часов, и их отвели к машинам, на которые уже поставили шипованную резину. Только комиссару была предоставлена личная тачка.
– Почему ты носишь двое часов? – спросил Лалиберте у Адамберга, когда тот сел за руль.
Комиссар нашелся не сразу.
– Из-за разницы во времени. У меня во Франции остались незаконченные дела.
– А ты не можешь в уме посчитать, как все?
– Так получается быстрее, – уклонился Адамберг.
– Дело твое. Ладно, привет, и до завтра, до девяти утра.
Адамберг ехал медленно, рассматривая деревья, улицы и прохожих. Выехав из Парка Гатино, он попал в Халл, мало походивший на настоящий город. Он тянулся на многие километры, разделенный на квадраты чистыми пустынными улицами с рядами деревянных домиков. Ничего старинного, ничего старого, даже церкви похожи скорее на пряничные домики, чем на Страсбургский собор. Никто никогда не торопился – ни прохожие, ни даже водители, передвигавшиеся на мощных пикапах-лесовозах.
Ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов. Адамберг заметил несколько лавочек, в которых торговали всем сразу, одна находилась метрах в ста от их жилья. Он пошел навести справки, снег скрипел у него под ногами, а белки не уступали дорогу. Не то что воробьи.
– Где можно найти ресторан или бар? – спросил он у кассирши.
– В центре города есть все для полуночников, – мило улыбнулась она. – Пять километров отсюда, езжай на тачке.
На прощанье она сказала:
– Добрый вечер, пока.
Центр города был компактным, и Адамберг обошел его за четверть часа. Заглянув в «Катрен», он потревожил маленькую аудиторию, перед которой выступал декламатор стихов, и ретировался, тихонько прикрыв за собой дверь. Надо будет сказать Данглару. Он зашел в «Пять воскресений», бар в американском стиле. Огромный жарко натопленный зал, украшенный головами оленей-карибу и медведей и квебекскими флагами. Неспешный официант принес ему ужин, рассуждая о жизни. Огромная порция была явно рассчитана на двоих. В Канаде другие масштабы, и жизнь здесь куда спокойнее французской.
С другого конца зала ему кто-то помахал. Жинетта Сен-Пре с тарелкой в руке подошла и непринужденно присела за его стол.
– Не помешаю? – спросила она. – Я тоже ужинаю в одиночестве.
Очень хорошенькая, говорливая и шустрая, она принялась болтать без умолку. Каковы его первые впечатления от Квебека? Чем он отличается от Франции? Равнинный ландшафт? А как выглядит Париж? Как идет работа? Весело? А жизнь? Вот как? У нее самой были дети и разные «хобби», особенно музыка. Но на хороший концерт надо ехать в Монреаль. Ему интересно? А какое у него хобби? Да-а? Рисовать, гулять, ходить пешком, мечтать? Да неужели? И как ему это удается в Париже?
Около одиннадцати Жинетта заинтересовалась его двумя часами.
– Бедненький, – заключила она, поднимаясь. – С этой разницей во времени у тебя еще пять часов утра.
Жинетта забыла на столе зеленую программку, которую безостановочно крутила в руках во время разговора. Адамберг медленно развернул ее, устало взглянул. Исполнение концертов Вивальди в Монреале, 17-21 октября, струнный квинтет, клавесин и флейта-пикколо. Мужественная тетка эта Жинетта, если тащится за двести километров ради маленького квинтета.
Адамберг не собирался всю командировку пялиться на пипетки и штрихкоды. В семь утра он был уже на ногах. Река притягивала его, как магнитом. Огромная индейская река Утауэ. Он прошел берегом до дикой тропы. «Перевалочная тропа, – прочел он на табличке, – по которой в 1613 году первым прошел Самюэль де Шамплен». Ему нравилось идти по следам Предков, индейцев и путешественников, которые переносили пироги на себе. Идти было нелегко, перепады высоты на изрытой тропе на некоторых участках достигали метра. Потрясающее зрелище – шум падающей воды, птичьи колонии, берега, красные от кленов. Он остановился перед стоявшим среди деревьев памятным камнем, на котором была изложена история этого самого Шамплена.
– Привет, – раздался голос за его спиной.
На плоском камне над рекой сидела девушка в джинсах и курила, несмотря на раннее время. Адамберг расслышал в этом ее «привет» что-то очень парижское.
– Привет, – ответил он.
– Француз, – определила девушка. – Что ты здесь делаешь? Путешествуешь?
– Работаю.
Девушка затянулась и бросила окурок в воду.
– А я потерялась. Вот и пережидаю.
– В каком смысле – потерялась? – осторожно поинтересовался Адамберг, дочитывая надпись на камне.
– В Париже, на юрфаке, я встретилась с одним канадцем. Он предложил мне поехать с ним. Я согласилась. Мне казалось, что он классный chum.
– Чам?
– Приятель, друг, любовник. Мы собирались жить вместе.
– Ясно, – сказал Адамберг, сохраняя дистанцию.
– Знаешь, что он сделал через полгода, этот классный chum? Бросил Ноэллу, и она осталась ни с чем.
– Ноэлла – это ты?
– Да. В конце концов ей удалось найти приют у подруги.
– Здорово. – Адамберга мало интересовали подробности.
– Теперь я жду, – продолжала девушка, снова закуривая. – Работаю в одном баре в Оттаве и, как только накоплю достаточно, вернусь в Париж. Глупая история.
– А что ты делаешь здесь так рано?
– Ветер слушает она, сидя здесь совсем одна, на заре и на закате. Я вот говорю себе: даже если потерялся, надо найти себе место. Я выбрала этот камень. Как тебя зовут?
– Жан-Батист.
– А фамилия?
– Адамберг.
– Чем ты занимаешься?
– Я полицейский.
– Забавно. Здесь полицейских называют быками, псами или хряками. Мой парень их не любил. Он говорил: «Быкам по рогам!» – в смысле «Бей легавых!». И убегал. Работаешь с копами из Гатино?
Пошел снег с дождем, Адамберг кивнул и ретировался.
– Пока, – сказала ему вслед девушка, так и не встав с камня.
Без десяти девять Адамберг припарковался перед зданием ККЖ. Лалиберте помахал ему с порога.
– Давай скорее! – крикнул он. – Льет как из ведра! Эй, мужик, ты чем это занимался? – удивился он грязным брюкам комиссара.
– Упал на перевалочной тропе, – объяснил Адамберг, оттирая землю.
– Неужто ты выходил утром?
– Хотел посмотреть на реку. На водопады, деревья, старую тропу.
– Ты чертов псих, – заржал Лалиберте. – И как это ты колупнулся?
– То есть? Не обижайся, суперинтендант, я не всегда понимаю, что ты говоришь.
– Не боись, я не беру в голову. И зови меня Орель. Я хотел спросить, как ты упал.
– Спускался и поскользнулся на камне.
– Ногу, случаем, не сломал?
– Нет, все в порядке.
– Один из твоих еще не приехал. Длинный рыхляк.
– Не зови его так, Орель. Он понимает по-вашему.
– Как это возможно?
– Читает за десятерых. Может, выглядит он как мешок с трухой, но голова у него варит. Ему просто трудно бывает просыпаться по утрам.
– Пойдем выпьем кофе, пока его нет, – предложил суперинтендант, направляясь к аппарату. – Есть мелочишка?
Адамберг вынул из кармана пригоршню монет, и Лалиберте выудил нужную.
– Без кофеина или обычный?
– Обычный, – наугад ответил Адамберг.
– Это тебя взбодрит, – сказал Орель, протягивая ему большой стакан обжигающего напитка. – Значит, по утрам ты прочищаешь легкие?
– Я гуляю. Утром, днем или вечером, мне все равно. Люблю бродить.
– А… – Орель улыбнулся. – А может, ты в поиске? Ищешь блондинку? Девушку?