– Срочно. Но я не решаюсь.
Он вскрыл конверт дрожащим пальцем. Данглар записал ему адрес в Детройте и профессию – шофер такси, присовокупив распечатанную фотографию из сайта рисовальщиков. Адамберг смотрел на лицо, которое в последний раз видел тридцать лет назад.
– Это вы? – спросила Ретанкур.
– Мой брат, – тихо ответил Адамберг.
Они все еще были похожи. Адрес, профессия, снимок. Данглар был гением розыска пропавших, но даже ему наверняка пришлось пахать как проклятому, чтобы добиться результата меньше чем за семь часов. Комиссар с содроганием закрыл конверт.
Портленс и Филипп-Огюст выказали протокольную теплоту при встрече в аэропорту Монреаля, но у Адамберга сразу возникло ощущение, что он арестован. По французскому времени час был поздний, но их повезли в морг Оттавы. Адамберг попытался вытянуть информацию из бывших товарищей по команде, но они вели себя уклончиво, отделываясь общими фразами. Им приказали молчать, не стоит и пытаться их разговорить. Адамберг дал понять Ретанкур, что отступается, и решил поспать. В Оттаву они приехали в два часа ночи.
Суперинтендант был сама радушность – он тряс им руки, поблагодарил Адамберга за согласие приехать.
– У меня не было выбора, – ответил Адамберг. – Мы совершенно измотаны. Орель, твой труп не может подождать до завтра?
– Сожалею, но семья хочет поскорее забрать тело. Потом вас отвезут в гостиницу. Чем раньше ты его увидишь, тем лучше.
Адамберг видел, что суперинтендант прячет глаза. Он врал. Лалиберте решил воспользоваться
его усталостью? На этот старый полицейский крючок Адамберг иногда сам ловил подозреваемых, но никогда – коллег.
– Тогда дай нам кофе, – попросил он. – И покрепче.
Адамберг и Ретанкур с большими стаканами кофе в руках проследовали за суперинтендантом к холодильной камере. У двери дремал дежурный врач.
– Не задерживай нас, Рейнальд, – приказал Лалиберте врачу, – они устали.
Рейнальд начал отворачивать синюю простыню, закрывавшую тело, начиная с ног.
– Стоп! – рявкнул Лалиберте, когда обнажились плечи. – Достаточно. Взгляни, Адамберг.
Адамберг склонился к телу молоденькой женщины и прищурился.
– Черт, – выдохнул он.
– Удивлен? – хищно оскалившись, спросил Лалиберте.
Адамберг перенесся мыслями в морг в пригороде Страсбурга, к телу Элизабет Винд. Молодой покойнице нанесли три раны в живот, в линию. Здесь, за десять тысяч километров от охотничьей территории Трезубца.
– Дай мне деревянную линейку, Орель, – шепотом попросил комиссар и протянул руку, – и гибкую рулетку. С градацией в сантиметрах.
Удивленный Лалиберте перестал улыбаться и отправил врача за инструментами. Адамберг молча произвел измерения, трижды, как делал это три недели назад в Шильтигеме.
– Семнадцать и две десятых сантиметра в длину, восемь миллиметров в высоту, – бормотал он, записывая цифры в блокнот.
Он еще раз проверил расположение ран, находящихся на абсолютно прямой линии.
«Семнадцать и две десятых сантиметра, – повторил он про себя. – На три миллиметра больше длины поперечной перекладины вил. И все же…»
– Лалиберте, какова глубина ран?
– Около шести дюймов.
– То есть?
Суперинтендант нахмурил брови, считая в уме.
– Около пятнадцати и двух десятых сантиметра, – опередил его врач.
– У всех трех ран одинаковая глубина?
– Да.
– Есть ли в ранах земля? Грязь? – спросил Адамберг. – Или орудие убийства было чистым и новым?
– Нет, мы нашли в глубине ран частички гумуса, листьев, мельчайшие кусочки гравия.
– Вот как, – удивился Адамберг.
Он вернул Лалиберте линейку и сантиметр, заметив, что суперинтендант явно обескуражен: он не ожидал, что Адамберг будет так тщательно осматривать тело.
– Что случилось, Орель? Ты разве не за этим меня вызвал?
– Конечно, но… – Лалиберте колебался. – Но что ты там меришь?
– У вас есть орудие убийства?
– Конечно нет, сам понимаешь. Но мои специалисты восстановили его. Это большая плоская отвертка.
– Твои специалисты лучше разбираются в молекулах, чем в оружии. Это не отвертка. Это вилы.
– Откуда ты знаешь?
– Попробуй трижды воткнуть отвертку и получить прямую линию и одинаковую глубину ран. За двадцать лет не преуспеешь. Это вилы.
– Ты это проверял?
– Это и еще нечто, гораздо более глубокое. Как ил озера Пинк.
Суперинтендант был определенно растерян. Он вел их сюда, явно на что-то рассчитывая, но измерения сбили его с толку. Адамберг пытался понять ход мыслей Лалиберте.
– На голове есть след от удара? – спросил он у врача.
– Большая гематома у основания черепа, жертва потеряла сознание, но не это стало причиной смерти.
– Откуда ты узнал про удар? – спросил Лалиберте.
Адамберг повернулся к суперинтенданту и скрестил руки:
– Кажется, ты вызвал меня из Парижа, потому что я собрал некоторые сведения, так?
– Так… – Ответ прозвучал не слишком уверенно.
– Так или нет, Орель? Я лечу через Атлантику, а ты в два часа ночи тащишь меня к трупу. Чего ты от меня ждешь? Чтобы я подтвердил тебе, что она умерла? Раз ты приволок меня сюда, значит, знал, что я в курсе. Во всяком случае, так мне сказали в Париже. Это правда, я в курсе. Но тебя это, похоже, не обрадовало. Ты ждал чего-то другого?
– Не обижайся. Меня это удивляет, вот и все.
– Главные сюрпризы впереди.
– Сними простыню, – приказал Лалиберте медэксперту.
Рейнальд начал аккуратно отворачивать саван – совсем как Менар в Страсбурге. Адамберг напрягся, заметив четыре родинки в виде ромба у основания шеи. Благодаря медлительности врача он успел собраться и не выдал себя.
В ящике лежала Ноэлла. Адамберг, стараясь дышать ровно, осмотрел труп. Он надеялся, что не спускавший с него глаз Лалиберте ничего не заметил.
– Я могу увидеть гематому? – спросил он. Врач повернул голову жертвы.
– Удар был нанесен тупым орудием, – объяснил Рейнальд. – Это все, что мы можем сказать. Скорее всего деревянным.
– Ручкой вил, – уточнил Адамберг. – Он всегда так поступает.
– Кто «он»? – спросил Лалиберте.
– Убийца.
– Ты что, знаешь его?
– Да. И хотел бы знать, кто сообщил об этом.
– А девушку ты тоже знаешь?
– Полагаешь, мне известны имена шестидесяти миллионов французов?
– Если знаешь убийцу, можешь знать и жертву.
– Я не ясновидящий – ты сам мне об этом говорил.
– Так ты никогда ее не видел?
– Где? Во Франции? В Париже?
– Где угодно.
– Никогда, – ответил Адамберг, пожимая плечами.
– Ее имя – Ноэлла Кордель. Не вспомнил?
Адамберг подошел к суперинтенданту:
– Почему тебе так хочется, чтобы мне это что-то говорило?
– Она шесть месяцев жила в Халле. Ты мог с ней встречаться.
– Как и ты. Что она делала в Халле? Вышла замуж за местного жителя? Училась?
– Приехала к своему парню, но вышел облом.
– То есть?
– Любовник ее бросил. Она работала в Оттаве, в баре «Карибу». Тебе это ни о чем не напоминает?
– Никогда там не был. Ты грязно играешь, Орель. Не знаю, что было в том анонимном письме, но ты блефуешь.
– А ты?
– Нет. Завтра я расскажу тебе все, что знаю. То есть все, что может тебе помочь. Но я хотел бы поспать – мы с лейтенантом очень устали.
Сидевшая в углу Ретанкур выглядела вполне бодрой.
– Сначала мы немного поболтаем, – с усмешкой объявил Лалиберте. – Поедем в контору.
– Черт, Орель. Уже три часа ночи.
– Девять утра по местному времени. Я тебя надолго не задержу. Можешь отпустить лейтенанта, если хочешь.
– Нет, – неожиданно сказал Адамберг. – Она останется со мной.
Лалиберте с величественным видом сидел в кресле, инспекторы стояли по правую и левую руку от шефа. Адамберг прекрасно знал, что позу «треугольник» используют для морального давления на допрашиваемого. Он не мог сейчас думать над тем ужасным фактом, что Ноэллу убили в Квебеке ударом вил, нужно было понять, почему Лалиберте ведет себя так, словно уверен в его связи с девушкой. Он ничего не может знать наверняка. Партия трудная, важно каждое слово суперинтенданта. То, что он спал с Ноэллой, не имеет отношения к убийству, значит, пока следует об этом забыть. И быть готовым ко всему, уповая на внутреннюю силу.