— относящийся именно к 1601 году разгар так называемой «войны театров» и доходившей до драк вражды Джонсона и Марстона, делающий их сотрудничество в это самое время крайне маловероятным. Это касается и характера поэтического вклада Марстона, отличающегося от всех его ранних произведений;
— в честеровском сборнике имеется верноподданнический реверанс в сторону Иакова Стюарта, ставшего английским королём только через два года после 1601 года;
— книга Деккера (1609 г.), где и Голубь, и Феникс ещё живы;
— честеровский сборник в нарушение действовавшего правила не регистрировался в Компании печатников и издателей ни в 1601-м, ни в 1611 году, хотя издатели Э. Блаунт и М. Лаунз были видными членами Компании, а регистрация стоила гроши. Проверив подряд издания Блаунта и Лаунза, я установил (впервые!), что они регистрировали практически все свои издания; честеровский сборник — редчайшее для них исключение, свидетельствующее о желании скрыть подлинную дату издания этой книги. В таком контексте отсутствие регистрации (да ещё дважды!) — факт серьёзнейший, и вызывает крайнее удивление, что называющий себя книговедом рецензент вообще не обратил на него никакого внимания. Также не заметил он установленный мною факт сотрудничества печатников Филда и Оллда именно в 1612—1613 годах (что объясняет и не объяснимое раньше появление эмблемы Оллда на лондонском экземпляре).
Полное умолчание о впервые выявленных реалиях, связанных с Беном Джонсоном, его вкладом в сборник и его особыми отношениями с Рэтлендами и другими «поэтами Бельвуарской долины», говорит о том, что эта область находится далеко за пределами компетенции рецензента.
Бесцеремонно проигнорировав две трети приведённых мною фактов-оснований (причём важнейших!), свидетельствующих о том, что честеровский сборник появился не в 1601-м, а в 1612-1613 годах, рецензент Г. выносит вердикт: «Итак, собственно книговедческий анализ честеровского сборника, независимо от его отношения к «шекспировскому вопросу», не даёт достаточных оснований для его передатировки». Ничего себе «собственно книговедческий анализ»!
Посмотрим теперь, как наш книговед пытается опровергнуть те немногие (и не главные) факты и доводы, которые он всё-таки заметил. Он признаёт: «Несомненной заслугой Гилилова является установление принадлежности всех четырёх экземпляров сборника к одному изданию». В огромной рецензии больше ни слова не уделено этому «установлению», а ведь случай удивительный: российские исследователи первыми обнаружили в напечатанных четыре столетия назад и хранящихся в центре Вашингтона и Лондона экземплярах загадочной книги один и тот же (несмотря на разные даты на титульных листах) набор водяных знаков, в том числе уникального, нигде и никогда ранее не фиксировавшегося единорога с искривлёнными задними ногами. Тот же набор водяных знаков позже обнаружен и на бумаге хантингтонского экземпляра, и этим окончательно было доказано, что все экземпляры отпечатаны одновременно. Рецензент не понял, что эта филигрань (водяной знак) важна совсем не в силу своей возможной (но вовсе не обязательной) связи с гербом Рэтленда, а в силу уникальности рисунка, исключающей случайное совпадение разных партий бумаги. Такой единорог нигде, кроме честеровского сборника, до сих пор не найден (к сожалению!), нет его и в существующих справочниках по филиграням XVI—XVII веков, где представлены многие десятки разновидностей филиграни «единорог». Открытие доселе неизвестной разновидности этой филиграни было зарегистрировано в шекспировском научном центре — в Библиотеке Фолджера в Вашингтоне — и подтверждено Библиотекой Хантингтона в Калифорнии и Британской библиотекой в Лондоне. Не понимая существа и значения сделанного нами открытия (хотя об этом подробно рассказано в первой главе «Игры об Уильяме Шекспире» и даже дано изображение уникальной филиграни), рецензент почему-то решил, что я привязываю её к гербу Рэтленда, и обвинил в «слабом понимании собственно книговедческих проблем» (!). А для демонстрации своего понимания «собственно книговедческих проблем» счёл полезным сообщить, что филиграни бывают разные (буквально он пишет: «Все изображения в филигранях отличались друг от друга»). Такой вот уровень книговедческой эрудиции...
О том, что книга Честера напечатана не ранее 1611 года, свидетельствует лондонский экземпляр с этой датой на титульном листе. Все предположения, что в 1611 году якобы продавались снабжённые новым и странным титульным листом некие гипотетические «остатки» тиража 1601 года, абсолютно бездоказательны (их неадекватность ситуации подробно рассмотрена в первой главе «Игры»), но рецензент повторяет одно из них чуть ли ни как само собой разумеющийся факт. Ещё на один год позволяет уточнить время появления сборника эпиграф из Горация: «Мужу, хвалы достойному, Муза не даст умереть» (то есть умереть памяти о нём). Помещённые сразу после имени Джона Солсбэри, умершего летом 1612 года, эти слова имеют здесь посмертный характер, так же как и двусмысленное пожелание ему «блаженства небесного и земного» (в земле!). Там же говорится, что имя Солсбэри помогает скрыть, завуалировать (overshadow) подлинный смысл книги от непосвящённых. Совершенно не учитывая мистификационный характер издания, рецензент безапелляционно заявляет, что этот эпиграф может относиться только к живому человеку, ибо Гораций в своё время адресовал стихотворение, из которого взята эта строка, здравствовавшему тогда римлянину. А вот такой учёный, как У. Мэтчет, многие годы отдавший изучению книги Честера и всего, что с ней связано, определённо считал, что эпиграф из Горация носит здесь посмертный характер. Как можно не учитывать, что отдельно взятая и перешедшая в другое произведение в качестве эпиграфа фраза часто теряет детерминированную связь со своей alma mater и приобретает иной смысловой оттенок в новом контексте?! Это относится и к строке из эпиграммы Марциала, обретающей на титульном листе книги Честера двусмысленность, отсутствующую в древнем оригинале и потому начисто отвергаемую Г. Но эту двусмысленность заметил ещё выдающийся шекспировед XIX века Э. Дауден!