— Глафира Аркадьевна, простите нас и не бойтесь! — зашептал я ей, усаживая бабулю на стул. — Мы вам ничего плохого не сделаем. Нам очень срочно надо попасть в квартиру Калиновских. Отдайте нам ключ, пожалуйста…
Старушка испуганно закивала седой головой, показывая в сторону шкафа. Янка быстро открыла старенькие обшарпанные дверцы. Так и есть. Небольшая связка ключей валялась на самом видном месте.
— Готово! — сообщила Яна мне, позвякивая металлом.
— А теперь вы сядете на стул и просидите так сорок минут. После того, как мы спокойно уйдем, вы можете звонить во все колокола и сообщать всем службам. Договорились?
Бабулька кивнула, очки смешно сползли на нос. Волосы, уложенные в строгую дульку, растрепались.
— Как в кино… — пробормотала она почти счастливо, когда я убрал с ее рта ладонь.
— Именно! — подмигнул я ей. — Только мы не какие-то там бандиты…
— Просто попавшие в сложную ситуацию люди, — пояснила за меня Яна.
— Да чего уж там, — махнула рукой Глафира Аркадьевна. — Идите, выносите все…
Мы медленно повернулись к выходу, каждую секунду опасаясь, что вслед нам доносится крик: «Помогите! Грабят!» Яна даже смущенно покраснела:
— Никогда не думала, что буду грабить старушек! — но вместо крика о помощи до нас донеслось ворчливое замечание, что никто завтра во дворе не поверит истории Глафире Аркадьевне, даже если она поклянется всеми святыми.
— Эта точно на помощь не позовет, — заметила Красовская.
Я кивнул, не глядя, подбирая ключи к двум замкам на входной двери. А ларчик просто открывался…Английский замок приветливо щелкнул, впуская нас в полутемный коридор квартиры Калиновских. В нос ударили запахом пыли и не выветрившегося ладана. Странно…В первый раз я его не ощутил. Включил свет и рванул по коридору в спальню Марьи Степановны — бабушки Божены. Здесь стояла небольшая кровать полуторка, застеленная на старинный манер покрывалом, заваленная подушками, укрытых тюлью. У окна с новеньким стеклопакетом телевизор на коричневой советской тумбочке, желтые застиранные шторы с какими-то фантастическими цветочками коричневого цвета. На полу узкая самотканая дорожка, а в углу трехстворчатый шкаф.
— Кажется этот… — махнула в сторону его рукой журналистка.
Сердце заколотилось сильнее. Я был в шаге от того, чтобы исчезнуть из Зазеркалья раз и навсегда, вырваться из плена отражений, оказавшись в реальном мире. Моя мечта могла сию секунду исполниться, но я почему-то медлил, переводя взгляд с Яны на дверц и обратно.
Она была умной девочкой. Все поняла моментально. Немного смутившись, улыбнулась в ответ, пожав плечами, словно извиняясь.
— Тебе решать…
— Мы столько здесь наворотили, что оставлять тебя одну… — начал было я, но Красовская меня резко перебила.
— Дворкин, за меня не переживай. Мои покровители меня вытащат из любой передряги, — она криво усмехнулась, едва сдерживая слезы. Как ни крути, а за это короткое время мы определенно сблизились, — хорошие журналисты всегда в цене, да и не наследила я нигде. Так что…
Я коснулся створки шкафа, но она меня остановила, схватив за руку.
— Постой, Саш…
— Яна…
— Послушай! — в уголках ее глаз показались слезы. — Интересно, а в настоящем мире, там в реальном Харькове я есть? Или я тоже плод твоего воображения?
Я пожал плечами. Никогда не задумывался над этим вопросом. Все как-то происходило спонтанно. Я просто знал. Что Янка рядом, поможет, посоветует, посодействует. Скорее всего, она отражение моей мечты о помощи в этом чужом для меня мире. Я был уверен в этом почти на сто процентов, но вслух произнес конечно совершенно другое:
— Конечно есть, может не такая решительная и боевая, но есть! — я ободряюще обнял ее, прижав к своей замызганной куртке. Она уткнулась мне носом куда-то в грудь и часто задышала, изредка всхлипывая.
— Тогда найди меня там! — попросила она, отревевшись. — Нет! Я ни на что не претендую! Я знаю, что ты очень любишь свою Светку, но…Просто расскажи мне, той настоящей о нашем приключении! И возможно вы вместе даже напишите приключенческую книгу об этом всем, — она обвела рукой пустую комнату.
— Обещаю, — тяжело вздохнув, подтвердил я. Права была народная мудрость, гласившая, что долгое прощание, лишние слезы, — мне пора…
Я дернул ручку на себя и створка шифоньера распахнулась. Внутри висели цветастые платья, строгий серый плащ, какие кофточки брежневского периода, а на внутренней стороне висело то самое зеркало, с которого начались все мои злоключения. Та же самая оправа, тот же самый холодный блеск полированной поверхности. Оно помутнело, изображение заклубилось туманом. Сквозь сизый дым, заполонивший экран начал проступать Вышицкий. Я вскрикнул, помимо воли отшатнувшись назад.