Я на секунду задумался. Деваться все равно было некуда, либо сгинуть среди своих отражений, быстренько сойдя с ума, либо довериться женщинам, которые приложили руку к тому, чтобы я сюда попал. Я выбрал второе…
— Отлично, Марта, я согласен! Ведите меня.
Души переглянулись между собой. Марта выплыла вперед, а остальные взяв мое тело в полукруг завертелись вокруг с тем же самым жутким воем, поразившим меня в самом начале. Замельтешили лица, волосы, руки, голова пошла кругом, я зажмурился, а потом ощутил, как мое тело отрывается от пола и несется куда-то вдаль, куда я разобрать не мог, лишь различал прямую спину Марты Калиновской, с которой и началась эта игра отражений.
Это длилось очень долго…даже не могу сказать сколько, может минуту, показавшуюся мне вечностью, а может и час, который пролетел, будто минута. От постоянного воя и мельтешения у меня заболела голова. Я уже не старался рассмотреть что-то в этой сплошной серой круговерти. Просто прикрыл глаза и отдался на волю семейки Калиновских.
А потом все резко стихло. Мое тело замерло, словно подвешенное в воздухе. Я попробовал сделать самостоятельно шаг. И у меня получилось! Открыл глаза. Души стояли позади меня, а я почти уперся лбом в зеркало в старинной оправе, в отражении которого моя сгорбленная от холода фигура стояла на Коммунальном рынке перед старой бабкой, пытавшейся мне всучить злополучный артефакт.
— Это… — показал я рукой на отражение. — Это…
— Это твое воспоминание, Дворкин, — хитро улыбнулась Мария Степановна. Только сейчас я узнал в ней ту самую старушку, с которой все и началось. — Ну или мое…Не важно! — подмигнула она мне.
— Главное, — прервала ее Марта, — что это шанс начать все сначала! Переделать прошлое…
— То есть…Если я туда попаду, — уточнил я, — то мне достаточно не купить у вас зеркало? И все? Зажить мирной спокойной жизнью?
Души замялись. Черты их серых бледных лиц начали расплываться. Они явно смутились и хотели меня о чем-то попросить.
— Ведь так? — нахмурился я.
— Тебе надо разбить зеркало, Дворкин, — объяснила Марта, — тогда наши души освободятся из плена Зазеркалья и мы попадем туда, куда обычно попадают грешницы.
— То есть вы исчезните?
— Как и Вышицкий, — улыбнулась Божена, обняв свою бабушку. Это выглядела бы смешно, если было бы не так грустно. Рука Калиновской скользили, сквозь невесомую дымку, которую представляла собой старушка.
— Но вы…
— Не думай о нас. Ты принесешь нам самое главное в этой жизни, — перебила меня Марта, — покой!
Я кивнул, внутренне содрогаясь. Это как же они ненавидят Вышицкого, что готовы пожертвовать собственным бессмертием, ради гибели врага.
— Согласен! — зажмурился, вытянул вперед ладонь, снова ощутив, как она проваливается в могильный холод. Рывком бросил тело вперед, погружаясь в свое отражение, а когда холод прошел. Открыл глаза, появившись там, где случилось начало этой истории.
— Что-то ты припозднилась, бабуль! — окликнул я старуху, которая сосредоточенно упаковывала в бумагу что-то прямоугольное и громоздкое.
— Так жить за что-то надо! Коммунальные повышают, а пенсия не растет…Вот и стоишь тут до ночи, чтоб заработать гривну другую…
— Ой ли…
Я заинтересованно сделал несколько шагов к ее лотку. Она почти уже все собрала. На грязной картонке остались несколько чашек, серебряные ложки и древний фонарик на аккумуляторах. Зарядного к нему я не увидел.
— Да…невесело… — хмыкнул я.
— Может ты, сынок, чего-нибудь купишь? — подняла голову бабулька. У нее оказалось морщинистое старушечье лицо, узкие губы и острые, как сталь глаза, прожигающие тебя насквозь. Я даже немного отшатнулся от ее взгляда. Таких глаз я не видел никогда. Они были полны злобы, печали, страха и надежды. Наверное, именно эта искорка надежды и смутила меня. По натуре человек я добрый, и смотреть на такое вот непотребство, творящееся в стране мне неприятно. Умом понимал, что облагодетельствовать всех не получится никогда и не у кого, что все хорошо и счастливо живут только в сказках, но…но…но…
— За проезд отдай, за место отдай, полицейским хапугам тоже в ладошку положи, а что ж мне… — из уголка ее глаз, потекла серебристая слезинка, которую она ловко смахнула краешком платка. — Купи, сынок, хоть что-то…
Дурак! Кричал мне разум. Иди покупай курицу, садись на маршрутку и едь к любимой жене, а вот сердце…Оно всегда меня подводило.
— Ну что тут у нас… — полез я во внутренний карман за бумажником. — Вилки ложки у нас вроде есть, фонарик не нужен…
Мой взгляд неожиданно зацепился за ту громоздкую штуку, которую старуха заворачивала в вощенную бумагу.