– Лисова, не отставай! – поторопил ее Щукин. – А то некоторые все мороженое без тебя съедят.
Ну, если только ради мороженого. Да и у Щукина она раньше никогда не была.
Они вышли за ворота на улицу. Митька топал, чуть отставая, лицо сосредоточено. Думает. Так и видится, как он достает свой ежедневник и записывает. Записывает. Записывает. Пока не врезается в столб. У Митьки все по-взрослому. Пиво ему, может, и не нужно. Тут главное – принцип. Человеку помог, с человека получил. Проводить время в обществе Парщикова не хотелось. Неприятный тип. Еще занесет Лисову в свой ежедневник, сиди там вместе с его неотложными делами. И как он умудрился в Сергеенко влюбиться? Любовь ведь вне правил и расписаний. Но ради Щукина можно и Митьку потерпеть.
Они углубились во дворы, прошли несколько сквозных проездов, повернули к пятиэтажке. Щукин оглянулся, надеясь, наверное, никого за своей спиной не увидеть. Но они стояли. Ира впереди, Митька чуть сзади. Лешка вздохнул. День сегодня у него выдался не из легких.
– Там у меня… – предпринял он последнюю попытку избавиться от гостей, но тут же сдался. – Короче, сами увидите.
Щукин жил в трехкомнатной квартире. Узкий закуток прихожей, коридор с дверями в туалет и ванную, дальше кухня. Вперед закрытая дверь на половину родителей, две комнаты, одна проходная. Леха толкнулся налево, к себе в обиталище. Посреди деревянного полотна двери красовался пролом. Как раз под Лешкин кулак. Выражал свое несогласие с жизнью? Дверь не обрадовалась такому обращению. Вмятина – немой укор щукинской ярости. Высокие у них тут в семье отношения. А чем, кстати, пахнет?
– Как будто химию какую-то пролили, – поморщилась от неприятного запаха Ира.
– Вечный лазарет, – из темноты крикнул Лешка.
Из комнаты повеяло сумраком и пылью. Распахнутая дверь, впустив Лешку, встретилась с чем-то, навешанным с другой стороны, мягко спружинив, прикрылась.
– Кого это вы лечите?
– У него мать сердечница. – Митька раздраженно оглядывался. – Щукин ей постоянно за лекарствами бегает.
– Отец где?
– Нет у него отца. Вроде как они с матерью в разводе.
Ира с Митькой стояли, не зная, что делать дальше. Хозяин их никуда не пригласил. Идти ли за ним в комнату или проходить на кухню? Или им все вынесут в прихожую? Митька насупил брови, кривил губы – выражал недовольство.
Из комнаты грохнула музыка. Ира сначала не разобралась в какофонии звуков, но вперед вышел мужской вокал, громкость убавили, и все это стало похоже на «Muse». Щукин возник на пороге, мрачно посмотрел на гостей.
– Что, желания свои растеряли? – хмыкнул он.
– Почему же? – Митька проворно скинул с плеча ремень сумки.
– Пошли, всё на кухне.
Лешка протопал мимо, в спину ему вздыхал Мэттью Беллами. Ира повертела головой, ища, куда бы пристроить сумку, и вдруг увидела велосипед. Он стоял около входной двери. Синяя рама матово лоснилась. Велосипедом часто пользовались – колеса и крылья были в грязи.
– А ты что, совсем забросил плавание? – крикнула Ира, разуваясь – шнурки на правом ботинке все никак не развязывались.
Ничего странного в велосипеде не было. Такие имелись у половины класса. Стоял он только как-то неправильно, на ходу. Словно мог понадобиться вдруг, по сигналу. Времени тащить его с балкона через всю квартиру не будет, счет пойдет на секунды – вскочил и помчался туда, где тебя ждут.
– Вы там приросли, что ли? – выглянул в коридор Лешка.
– Далеко на нем ездишь? – Ира коснулась холодного металла.
– На тот свет и обратно! – огрызнулся Щукин. – Кажется, ты мороженое хотела?
Шнурки сдались. Пол приятно согревал босую ногу. Вместо мороженого она сейчас с удовольствием выпила бы чаю. Но в душе уже сидел чертик упрямства. Мороженое – больше ничего.
Парщиков стоял около стола, грея в руках бутылку пива. Не пил (он вообще вряд ли пил, так попросил, для вида), сосредоточенно изучал детскую площадку за окном. Раз качели, два качели, горка, песочница, карусель, перевернутая урна. На подоконнике одинокий цветок фиалки пялился своими желтыми тычинками в мутное окно. Горшок безликий, коричневый. Цветок почему-то показался знакомым. Чтобы отвлечься от воспоминаний – что ей дался этот цветок? – спросила:
– А почему Пулейкина не вызвали на совет?
– Он как бы не при делах. – Лешка копался в холодильнике, щелкал дверцами. – Слабак. Чего трясти, если из него ничего, кроме пуговиц, не посыплется?
Митька понимающе кивал. Щукин захлопнул холодильник.
– А вообще он типа заболел, – решил все-таки объяснить Лешка, а то уж больно Пулейкин получался в его рассказе неказистым. Хотя Юрка был в общем-то неплохим парнем. Но рядом с Лешкой любой потеряется. Вон он какой завидный жених, недаром за ним Курбанова бегает, все догнать не может. – Засел дома, занял круговую оборону. Теперь к нему враг и на километр не подступится.