Пловцы постепенно вытягивались колонной. Не у всех хватало сил держаться в головной группе. Трудоемкое это дело - плаванье. Но один, мордастый, упорно держался метрах в пяти. Вовец уже и сам уставать начал, а тому хоть бы хны. Они уже изрядно отдалились от топкого берега, так что ружейные заряды достать не могли. Стрелки это поняли и побежали берегом, петляя вдоль залива, путаясь в кустах.
Следовало выбираться на сушу и уходить лесом. Вовец принялся выгребать влево. Берег здесь довольно сырой, но не такой болотистый, хотя глубина начиналась почти сразу и дно тоже было илистое. Прибавив ходу, Вовец скоро достиг берега. Тяжело отдуваясь, весь дрожа от напряжения и усталости, полез на прибрежные кочки. Сзади пыхтел, хрипло дыша, мордастый. Ему тоже пришлось несладко. Вовец снял ласту и встал по грудь в воде. Мордастый тоже хотел встать на дно, но под ним оказалось глубоко. Вынырнул с выпученными глазами, и тогда Вовец с наслаждением хлестнул его ластой по морде. Звонкий звук пощечины разнесся над заливом. Мордастый от неожиданности снова скрылся под водой. Через полминуты опять показался. И снова получил хлесткий удар. В следующий раз он вынырнул чуть дальше и с кинжалом в руке. Взял его в зубы и бросился вперед с недвусмыленными намерениями. Но это только в книжках пираты плавают с абордажными саблями в зубах. В реальной жизни даже кухонный нож так далеко не унесешь. А уж вплавь тем более. Тут одним носом не надышишься. В общем, кинжал он выронил на первом же глубоком вдохе, а Вовец хлестнул его в третий раз. Взревев медведем, мордастый бросился к нему, выставив руки. И получил тяжелой резиной по пальцам. Удар был такой силы, что Вовцу показалось будто все суставы разом оказались переломаны. Заскулив по-щенячьи, мордастый бросился подальше от берега.
- Не держи пальцы веером, козел! - крикнул Вовец, швырнул вслед ласту и скрылся в лесу.
До салкинской дачи добирался часа четыре. Под конец еле ноги переставлял. Босые ступни горели. Как только наши предки без обуви все лето ходили и по жнивью, и по пашне, и по покосу, и, понимаешь ли, по росе? Какой-то секрет, видать, знали, а может так, привыкли. Необразованный был народ, крестьяне...
В особняке оказалось полно народа. Два местных милиционера, Кучер с мадам Салкиной, у неё под глазами черно, как у безутешной вдовы, тут же толпа соседей-заводчан и пара заводских особистов из первого отдела. Вовца встретили радостными воплями. Оказывается, о его пропаже без вести тоже успели написать заявление в милицию. Тут же сели сочинять протоколы: милиция свой, режимники свой. Потом, когда Вовец их подписывал, предварительно прочитав, его поразила их абсолютная противоположность.
Милиционер писал крупно, четко и не очень грамотно. Зато все записанное истолковывалось однозначно, не позволяя разночтений. Точность и ещё раз точность: кто? где? когда? сколько раз и чем? Примерно так: "после чего нанес данному неизвестному гражданину удар резиновым ластом в область головы в целях самообороны и убежал в направление дачного поселка." Заводские контрразведчики писали вдвоем по очереди мелким одинаковым почерком, который Вовец разобрать не смог. Исписали они бумаги вчетверо больше, чем милиционеры. Похоже, многостраничная писанина для них дело привычное и самое заурядное. Их меньше всего волновала фабула событий, но страшно заинтриговали услышанные разговоры, отдаваемые команды, тактика действий и внутреннее строение "Вервольфа".
Разумеется, Вовец благоразумно спрямил извилистую линию событий, умолчав о самом интересном - как душил, резал и устраивал взрыв. Он предпочитал быть не подследственным, а жертвой преступления и свидетелем, к тому же понесшим значительный материальный ущерб. Потому скрупулезно перечислил для милицейского протокола все утраченное имущество: ласты, маску, ботинки, продукты питания (консервы мясные - две банки) и прочее, включив в список, как свое, каяк, удочку и спиннинг. И ещё об одном умолчал, о словах умирающего Орлова, что не вервольфы убили Салкина с мужиками. Внутренний голос подсказал, что не стоит этого делать.
На допросе присутствовали только милиционеры и особисты, все остальные сгорали от любопытства за пределами особняка. Только когда протоколы были подписаны, Вовец получил горячий обед и хороший стопарь водки. Еда шла под возгласы "Дайте же человеку спокойно поесть!" и "Дальше, что дальше было?" Милицию с особистами тоже накормили. А потом дюжина перегруженных лодок, наполненных добровольцами, направилась, надсадно гудя моторами, в залив.
Некоторые вооружились охотничьими ружьями и газовыми пистолетами, везли и несколько собак. Вовец, обутый в кроссовки и очередной раз переодетый в сухую чистую одежду, расслабленно отдыхал. Он уже так натаскался по лесам и болотам, нанырялся и наплавался, что мог бы, не вставая, сутки проваляться, или трое. Но без него на болотах не могли обойтись.
Первый сюрприз преподнес песчаный островок - никаких следов. Не то что палатки, даже деревянных колышков от неё не осталось. Мало того, даже стружки и щепки от обтески колышков куда-то пропали. С трудом можно было понять, где располагался костер. Здесь песок перемешан с золой и мелкими угольками. С островка болотные вервольфы забрали даже консервные банки и головешки, а потом все размели ветками, заровняли, загладили, как будто так и было. Только потрепанные ветки остались плавать вокруг. Если бы не они, Вовец бы напрочь утратил доверие народа. Ладно, хоть тропа и остров остались на месте, их так просто не смахнешь.
Правда, лагерь выгорел полностью. Но на пепелище обнаружили массу мелких обгорелых металических предметов: пуговицы, заклепки и бегунки "молний", гвозди, куски проволоки, обломки газовых баллонов и тому подобное. Правда, ничего более крупного и существенного не нашлось, посуды, например. Один из особистов, главный феесбешник завода, начальник первого отдела, разыскал очень любопытную вещицу - "мертвую голову", череп по-просту, эсэсовскую эмблему. Он незаметно накрыл её ладошкой, прижал пальцем изнутри и аккуратным как бы случайным жестом переправил в карман. Никто ничего не заметил, кроме Вовца, который с особым пристрастием рыскал по пожарищу. Но он сделал вид, что тоже ничего не видел.
Зато в болоте плавали колодки, с висящим по-прежнему замком и перерезанной кроссовкой, приколоченные к обугленным козлам. То ли их взрывной волной сбросило, то ли сдуру здесь забыли, но это было ценное вещественное доказательство, тут же сфотографированное, заснятое двумя любительскими видеокамерами, обмеренное и занесенное в протокол с подписями понятых. Все норовили их примерить, и милиционерам стоило труда убедить граждан оставить в неприкосновенности важную улику в два метра длиной.
Потом бродили группами по болоту, вспугивая куликов. Одна из собак беспокойным поведением, скулежом и лаем обратила внимание хозяина на подозрительное место. Под моховыми кочками обнаружилось захоронение - два трупа, один весь обгорелый. По ремню и сапогам Вовец опознал штандартенфюрера. Тот потерял весь лоск, одежда сгорела, на черном обугленном лице страшно зияли пустые глазницы и щерились зубы в провале рта. Про запах и говорить нечего. Второй - удавленник с выпученными глазами и прикушенным языком, совсем молодой парнишка. Ночью Вовец толком не видел, кого душил длинными шнурками, а сейчас даже пожалел пацана. Правда, без раскаянья. Тут дело такое: ты его или он тебя...
Недалеко от ондатровой хатки, на которой остался лежать Орлов, нашли в камышах его тело и труп ещё одного вервольфа. Кинжала в продырявленном животе не обнаружили, видно, его прихватили с собой соратники. В общем, работы здесь было на целый райотдел, и два милиционера до темноты составляли протоколы осмотра места преступления.