— Значит, нет? — дернулся Грязнов, снова закипая. — Вот я только что там был, и там парня чуть не убили! Избили и, судя по всему, изнасиловали. Панкратова Николая. Я сам отправил его на руках надзирателя в вашу медсанчасть. Ты хоть знаешь, что вообще там творится?
— Я знаю, что все камеры перенаселены, — ответил, повышая голос, Туреев. — Я знаю, что чем больше нам присылают заключенных, ожидающих окончания следствия и начала суда, тем меньше у нас остается надзирателей, которые просто бегут отсюда, и тем больше нас донимают адвокаты. Они жалуются на нарушения условий содержания заключенных. И вас, Вячеслав Иванович, в роли такого самозваного адвоката, при всем моем уважении, мне странно видеть.
И швырнул в сердцах карандаш на стол.
— Гена, — негромко, сдерживая себя, сказал Грязнов. — Ты мне еще и про другое скажи. Про то, что следователи тянут резину, а суды не успевают рассматривать дела. Бог с ними. Это все известно. А вот почему в камере, которую я назвал, содержатся сплошь кавказцы, которые творят там расправу — это ты мне объясни. Их что, нельзя было равномерно распределить по разным камерам?
— Удивляешь ты меня, Вячеслав Иванович, — вздохнул Туреев. — Ты что, газет не читаешь? Попробуй скажи такое нашим журналистам! Они вас по своей газетной полосе так размажут... Твои кавказцы — не кавказцы, а россияне.
— Там, похоже, азербайджанцы, — сказал Грязнов. — Они терроризируют остальных.
— Лиц славянской национальности? — насмешливо спросил Туреев. — Так, что ли? Если я начну рассортировывать всех по этническому признаку, завтра же наши либеральные издания поднимут такой вой... Хотя никакой, казалось бы, дискриминации мы не допустим. Но им подозрительно! С чего вдруг мы разделяем таким образом заключенных... — Он потер лысеющую голову. — Ладно. Давай конкретно. Что, кто, как и почему. Я запишу ваши замечания и пожелания. И в ближайшее время, что сможем — исправим! А кто он вам, Вячеслав Иванович, этот Панкратов? Я это говорю не потому, что мы не проведем внутреннего расследования, которое, скажем прямо, неизвестно чем закончится, но все же, учитывая...
— Да не надо ничего учитывать! — взорвался Грязнов. — Кто он мне — не столь важно! Вот тебе он — никто. Это важно... Пойми, Гена, вы здесь разводите безнаказанность, от которой преступность плодится в геометрической прогрессии. Вот видел я там одного, в тренировочном костюме...
— Рустам Мансуров, — подсказал Туреев. — Наглый малый, так? Выступал больше других, грозился братом... Слыхали. За него тут уже ходатайствовали, защищали, политический смысл во все вкладывали. А что делать, если его брат важная шишка в нефтяном бизнесе? Если этот брат выкупил в Чечне русских пленных и шантажирует, что убьет их, если будут обижать младшего братишку? И все говорят: не связывайтесь с этим Рустамом. Последствия будут и все такое — неадекватное...
Оба помолчали.
— Ну не убьет же он пленных? — спросил Грязнов.
— Надеюсь. Все мы надеемся. — Туреев что- то записал на листке, взяв его из стопки, лежавшей рядом с телефоном. — Вот что я готов сделать, Вячеслав Иванович. И только ради вас. Я переведу под разными предлогами всех русских из этой камеры. Пусть потом орут, что я что-то нарушаю. Хотя какое тут нарушение?
— Как — какое? — усмехнулся Грязнов. — Напишут, что создал гетто для лиц кавказской национальности в отдельно взятой камере.
— Вот-вот, теперь и вы поняли... — сказал Ту- реев, снял телефонную трубку и набрал номер. — Хуже того, заговорят О геноциде... Марина? К вам там поступил этот парнишка...
— Николай Панкратов, — подсказал Грязнов.
— Панкратов. Да. Он пришел в сознание? — Туреев прикрыл рукой микрофон и сказал Грязнову: — Состояние тяжелое. Вы поможете нам с биологами — группа крови, спермы, то, се?..
— Нет проблем, — ответил Грязнов, — сейчас позвоню в бюро судмедэкспертизы...
— Пусть подъезжают в медсанчасть, я распоряжусь, чтобы пропустили, — сказал Туреев. — В конце концов, надо ставить на место этих молодчиков.
Какое-то время он молча смотрел на Грязнова, вытирая выступивший на лбу пот. Потом спросил:
— Ну допустим, экспертизу мы сделаем... А дальше?
— Пиши рапорт, возбуждай дело, я свяжусь с Генпрокуратурой, они выделят следователя, — сказал Грязнов, вставая. — Следователь разберется. Я понимаю, о чем ты. О пленных... Посмотрим, что можно сделать. Но так это оставлять нельзя. Там, в камере, еще полтора десятка таких, как Панкратов. А эти, с Кавказа, пока выжидают, чем все кончится для их Рустама. Это нельзя так оставить. Поэтому, Гена, договоримся сразу. Начальству — ни гуту. Понял? Начальство ваше держит нос по ветру. Начальство будет говорить о целесообразности — политической и моральной...