Загнав оппонента в угол, Профессор победоносно огляделся по сторонам, словно конферансье, желающий сорвать причитающуюся ему долю аплодисментов, и неожиданно обратился к Андрею:
— А как вы считаете, молодой человек?
— Я восхищен вашим ораторским талантом и энциклопедическими познаниями, — моментально нашелся Кондрашов.
— Усек, Васек? — Профессор похлопал по плечу небритого мужичонку и под одобрительный хохот окружающих добавил: — Учись, пока я жив!
Небритый неприязненно глянул снизу вверх на Андрея, что-то пренебрежительно буркнул и принялся с отсутствующим видом выковыривать спичкой траурную кромку из-под пожелтевших от никотина ногтей, а Профессор, бесцеремонно отодвинув в сторону сутулого юношу, подошел к Кондрашову.
— Спортсмен?
— Любитель, — скромно уточнил капитан.
— Это хорошо, а то нынче всех на профессионализм потянуло. Профессионалы хозрасчетные, — хмыкнул Профессор. Достав из кармана клетчатый носовой платок, он не спеша протер запотевшие стекла очков и церемонно представился:
— Действительный, почетный и прочая член сообщества футбольных эрудитов Пал Палыч Пирожков. Как говаривали в старину, прошу любить и жаловать.
— Очень приятно. Андрей. — Кондрашов пожал протянутую руку.
— Тихо! Сейчас Профессор будет посвящать новенького в таинства бразильской системы, — послышался чей-то ехидный шепот.
— Федот! Твоему «Зениту» без Саленко и Дмитриева уже никакая система не поможет, — не поворачивая головы, небрежно бросил Пал Палыч.
— Поживем — увидим, — с полоборота завелся Федот.
— Знаешь, что ты увидишь? Фигу размером с Эверест, — подвел итог короткой дискуссии Профессор, чем вновь вызвал шумное одобрение разношерстной аудитории.
Чувствуя на себе любопытные взгляды, Андрей наклонился к Пал Палычу и негромко произнес:
— Я хотел бы получить у вас небольшую консультацию. Только, если можно, в более спокойной обстановке.
— Всегда к вашим услугам, друг мой. — Пирожков галантно подхватил капитана под локоть и кивнул в сторону освободившейся неподалеку скамейки: —А вот и искомое спокойное место. Как справедливо изрек какой-то провинциальный сатирик, одни ищут место под солнцем, другие — в тени.
Улыбнувшись, Андрей проследовал за словоохотливым собеседником, прикидывая на ходу, как направить разговор в нужное русло. Но Пал Палыч, похоже, не привык уступать инициативу. С комфортом устроившись в тени раскидистого каштана, он доверительно подмигнул Кондрашову:
— Если вас интересуют итоги последнего розыгрыша бундеслиги или шансы наших на чемпионате мира в Италии, считайте, что вам крупно повезло.
— Все это, безусловно, очень любопытно, но я, увы, не располагаю избытком времени, — развел руками капитан.
— Так я и предполагал, — сразу посерьезнел Профессор. — Значит, речь пойдет не о футболе?
— Вы не ошиблись, — подтвердил Кондрашов. — Скажите, вам знакомо такое имя: Давыдов Илья Семенович?
— Илья-пророк, что ли?
— Он самый, — кивнул капитан, вспомнив характеристику, данную Давыдову начальником следственного отдела.
— Чуяло мое сердце, что с Ильей что-то приключилось, — хлопнул по колену ладонью Профессор. — Вы ведь неспроста обратились ко мне? — В его проницательных глазах замерло тревожное ожидание.
— Ну, если быть точным до конца, первым обратились ко мне вы.
— Да какая разница! — нахохлился Пал Палыч. — Вы из милиции?
— Да.
— Что с Ильей?
— Он погиб, — поколебавшись, ответил Кондрашов.
На какое-то время установилось тягостное молчание,
Пирожков сидел совершенно неподвижно.
— Не могу поверить, — судорожно сжимая пальцы, наконец проговорил он. — Илья… Более безобидного человека на свете не было. Его убили?
— Обстоятельства гибели Ильи Семеновича выясняются, — сдержанно произнес Андрей, досадуя, что никак не может выбраться из лабиринта встречных вопросов. — Вы давно были знакомы с потерпевшим?
— Молодой человек, мы познакомились с Ильей, когда наши еще играли в классе «Б». Вас тогда и в проекте не было, — с горькой иронией воскликнул Профессор.
— Когда вы видели Давыдова последний раз? — переходя на официальный тон, спросил капитан.
— В конце июня, — подумав, ответил Профессор. — Минуточку… Да, за пару дней до прощального матча Олега Блохина. Мы сидели вон на той скамейке, потом пошел дождь, все разбежались. Больше я его не видел.
— Вы с ним о чем-нибудь беседовали?