Яд
1
Колумбия... восемнадцать лет спустя
Острые грани гор, вспоротые узкими ущельями, матово поблескивали под вечерним солнцем. Словно этот край всевышний накрыл измятой фольгой, жарил на солнце, сбрызгивал дождем, готовил доселе невиданное блюдо. Над скалами, растрескавшимися причудливой паутиной, над порогами, перевалами, играющими всеми коричневатыми тонами, повисли облака. В них отразились скалистые замки, передающие на воздушные шапки свои гористые цвета, разбавляя едва приметную небесную синь.
У подножия тысяч скал, гребнем уходящих к небу и горизонту, раскинулся поселок. Однотонные крыши делали его похожим на развалины древней индейской цивилизации. Внутри его больными узловатыми венами проступали извилистые улочки и дороги, прекращающие свой бег на глинистых пустырях, подножиях, на зеленоватых окраинах.
Городок казался мертвым. Зеленые проплешины вдоль дорог и между домами делали картину еще печальней, не добавляли ей жизни. А белая церквушка в центре была ему памятником.
Это был призрак некогда величественного города. И реальное лицо обратной стороны Луны.
Два призрака безмолвно уставились друг на друга...
...Истощенная девушка выкрикнула в пугающую тишину поселка. Из горла выплеснулся вместе с зеленоватой пеной булькающий хрип. Кокаиновые листья, которые беглянка жевала на протяжении этого сумасшедшего пути, уже не придавали ей сил.
Она не могла сказать, сколько пробежала на одном дыхании, поддерживая дикий темп бодрящим соком кокаина. Много — при этом распухшие губы девушки вымученно улыбались. Мало — они кривились от страха. Казалось, в десяти шагах позади неустанные преследователи со свиньями. Жуткие видения: свирепые кабаны, подпрыгивая, на ходу рвут с кокаинового кустарника листья, перемалывают их желтыми зубами, глотают, роняя на каменистую поверхность зеленую слюну; догнать, порвать дерзкую беглянку! Порвать русскую сучку!
Девушка обернулась. Там за горами, изрытыми пещерами, где нашли пристанище полчища летучих мышей, скрывались тропические долины, дымящиеся от испарений рек и болот. Там море цветов — гвоздик, лилий, орхидей. Там вечно кочующие туманы. Там плантации кофе, бананов, кокаинового кустарника. Оттуда началась погоня, оттуда рванула в свой последний марш-бросок смерть.
Необыкновенное и пугающее настроение, овладевшее восемнадцатилетней беглянкой, в безумном экстазе родило слова:
— Да, этот городишко вырос из-под земли, как картофельная ботва.
Это — конец. Шальная фраза, вылетевшая из горла сухой дробью, породила мысленное дополнение: «Теперь уже все равно...»
Покачиваясь, теряя последние силы, девушка спустилась по узкому ущелью. Она подошла к окраине поселка со стороны кладбища. Могилы из плит разной формы и разного цвета — от коричневого до синего и оранжевого. Все яркие цвета были отданы, как память, усопшим.
Она рухнула у порога крайнего дома и постучалась в дверь истерзанной о камни рукой в тот момент, когда солнце нырнуло за скалы и украсило горизонт малиновым ореолом.
Она очнулась при звуке голосов. Женщина говорила тихо, неуверенно. Мужчина — резко, опасливо.
— Куда ее? Может быть, в винный погреб?
— Дура! Хочешь, чтобы они нас порезали, как кур?! Милости от них не дождешься, и не жди ее...
Они говорили по-испански. Девушка за полгода, проведенные на гасиенде Рафаэля Эспарзы, освоила этот язык, который поначалу казался ей мелодичным. Сейчас же в нем ничего, кроме вражды.
Женщина склонилась над беглянкой и коснулась ее спутанных, как конская грива, волос:
— No tengas miedo.
— Si, gracias... — ответила девушка. В груди зародилась надежда. Эта женщина лет тридцати сказала, что ей не стоит бояться.
— No hay de que. Como se llama usted?
— Наташа... Сой русо.
Женщина коснулась пальцами своей груди и назвала свое имя:
— Сальма.
— Пута! — то ли выругался, то ли констатировал хозяин лет сорока.
Наташа не обиделась. Проституткой ее называли часто.
— Баста! — выкрикнул мужчина, изобразив руками крест. — Баста!
Но он все же помог жене, резко и грубо подняв девушку. Ей казалось, он намеренно причиняет боль, сильно сжимая ее руку. Он отпустил ее, едва перешагнул порог дома.
— Ты сбежала от дона Эспарзы? — спросила Сальма, снова присаживаясь рядом. — Принеси воды, — потребовала она от мужа.
— Да. Откуда вы знаете?
— Я работала у сеньора Рафаэля, год назад он выгнал меня. Я видела у него несколько девушек, похожих на тебя. — Сальма развела руками: — Здесь все принадлежит дону Эспарзе.
— Расскажи ей, что у тебя болит и чем ты лечишься, — сердито съязвил мужчина, подавая воду в жестяной кружке.
— Грасьяс, — поблагодарила его Наташа. Она выпила воду с жадностью. Приподняв край майки и невольно обнажая грудь, она вытерла травяные потеки на щеках и подбородке.
— Еще воды? — спросил мужчина, узрев соблазнительные прелести девушки.
— Нет, спасибо.
— Точно не хочешь?..
«Я видела у него несколько девушек, похожих на тебя», — крутились в голове слова Сальмы. Наташа долго не решалась на побег, напрасно уговаривала других русских девушек, попавших в Колумбию из Испании; всего на гасиенде Рафаэля Эспарзы их было пять. Особенно Наташе хотелось взять в рискованное мероприятие семнадцатилетнюю Сашу Тимофееву. Она была здорово похожа на Марину — дочь российского министра информации Любови Левыкиной. Марина вела молодежное шоу на телеканале СТС и всегда вызывала зависть у сверстниц раскованностью, грацией, красотой. Однако она никогда не казалась маменькиной дочкой. Она была самостоятельна во всем. И отчего-то вот сейчас, когда образ молоденькой телеведущей снова возник перед глазами, Наташа подумала: «Если бы дочь министра стала невольницей кокаинового короля...» Да, она бы не задержалась в пленунадолго. Перед мысленным взором предстало звено истребителей, тянущих за собой разноцветный — бело-красно-голубой — дымный шлейф. На тайный аэродром опускается большой военный самолет, из люков выскакивают российские десантники, одетые в черные штурмовые костюмы. Они с боем прорываются на виллу Эспарзы и освобождают пленницу. Вернее — дочь высокопоставленного чиновника. Но Саша Тимофеева не дочь российского министра.
— Почему ты сбежала? — спросила Сальма. — Дон Эспарза хорошо относится к девушкам.
— Он — да, — ответила беглянка. — Но его сын...
— Да, Артуро настоящая свинья. Ему отбили мозги, — неожиданно поделилась с Наташей Сальма. — Он хотел стать боксером, но стал свиной отбивной. Он педераст. Он трахает всех в зад.
— Твой язык накличет на наш дом беду, — сварливо, как женщина, заметил хозяин.
— Я говорю то, что есть. Артуро всего двадцать два, но он настоящий зверь. Я хорошо знаю Рафаэля и удивляюсь, почему он до сей поры не пристрелил своего отпрыска!
— Мне тоже удивительно, почему ты все еще жива! Вот увидишь!.. — мужчина потряс над головой кулаком.
Сальма неожиданно рассмеялась. Она была чистокровная индианка, ее муж — самбо, потомок негров и индейцев. У нее были удивительные, словно загорелые, глаза. Они вобрали в себя все карие краски этой местности, с вкраплением синих едва заметных пятнышек. Она словно спустилась с гор и одновременно с вершины далекого, скрытого туманами веков времени. Что креолки по сравнению с ней, в жилах которой текла кровь индейцев чибча... Пробор на голове Сальмы подчеркивал ее смуглое лицо, указывая на него чуть изогнутой стрелкой. В ушах поблескивали простенькие сережки. Она вызывала странные ощущения. От нее невозможно было оторвать взгляд — потеряешь ее навсегда, едва успеешь моргнуть. Она в один миг унесется на вершину самой высокой горы. Ее непорочный облик отвергал все блага цивилизации, поскольку была она благом этого края.
Девушка смотрела на Сальму, и ее глаза затуманились. Эта красивая женщина и ее муж, едва волочивший изуродованную ногу, лишь на короткий срок приютили беглянку. Они не станут рисковать и выдадут ее людям Эспарзы, идущим по пятам. Они добрые, может быть, милые люди, но живут они по законам этой местности. Живут в нищете, невольно придерживаясь интернационального правила: «Лучше быть бедным и здоровым...» На них не подействуют никакие уговоры; жалость — лишь временная гостья в их скромном жилище. И ничего — абсолютно ничего нельзя предложить им, даже свое однажды продавшееся тело.