Алексей Николаевич говорил и говорил, причем сам был потрясен до глубины души — непонятно откуда бравшиеся слова сами приходили на язык, и он их только озвучивал. А перед глазами были страшные картины «наваждения», он снова переживал те ужасные года.
— Они всегда были нашими врагами, а теперь только притворяются друзьями, что многократно хуже, ибо своими льстивыми посланиями прикрывают свои настоящие помыслы. И они будут вносить смуту в умы твоих подданных, среди которых есть и сановники, ослепленные лестью и завистью, верно служащие своим заморским хозяевам, что масонские ложи взять, что Английский Клуб, что банки, которые искушают нестойких подачками. Это все враги, государь, бесы — их бог деньги!
— Ты прав, мой старый друг, — снова царская рука легла на плечо. — Но что нам сейчас делать?
— То, что и делали, государь — воевать! Реформы проводить, но обдуманно, льстецов и лжецов гнать поганой метлой. Подданных твоих учить неграмотных — а там они сами разберутся, своим умом и слушать не будут шептунов злонамеренных. Тягости излишние снять с крестьян, земли в Маньчжурии много, в Сибири еще больше — разрешить справным мужикам переселятся, казакам тем же. Помочь на первых порах, это лодыри и нищие не вернут, а такие переселенцы, как крепко встанут хозяйством, опорой верной престолу и отечеству будут. И еще…
Куропаткин споткнулся — ведь пятый год на дворе, революционная суматоха должна пойти, а еще не нагрянула, и шествия не случилось в день, что нарекли бы «кровавым воскресеньем». Порт-Артур ведь не пал, даже осады не случилось, армия и флот побеждают.
— Что ты еще сказать хотел, Алексей Николаевич?
— От Франции и Англии подальше держаться нужно, государь. Торговать, но в военные союзы с ними лучше не вступать — предадут! Другие союзники России нужны, и два есть — армия и флот. А там видно будет, кто в альянс с нами войдет, а кто лишь притворяется.
— У тебя мысли есть на этот счет?
— Да, государь, и если позволишь, все как на духу поведаю тебе, разум свой и помыслы открою, только поверь мне…
«Знали бы где упасть — заранее бы соломку постелили». Такова народная мудрость, и поступи в соответствие с ней контр-адмирал Рожественский — возможно возникла бы совсем иная реальность, одна из многих, на которые люди никогда не обращают внимания, проходя порой мимо…
Глава 29
— Теперь осторожничают, крейсера вперед не посылают!
Адмирал Макаров рассматривал огромный Объединенный Флот, что густо дымя трубами, старался настигнуть русскую эскадру, что в очередной раз совершила набег на японские гавани, обстреляв три порта, потопив и повредив несколько больших пароходов. А еще крейсера Вирена перехватили у утопили пару вспомогательных крейсеров, которые не смогли удрать от внезапно появившихся в утренней дымке «Богатыря» и «Аскольда». Все же 15–17 узлов максимальной скорости не дают гарантию бегства, те же русские вспомогательные крейсера имели полный ход 19–20 узлов, и лишь три могли выдать чуть меньше — 17–18 узлов. И этого вполне хватало, особенно при волнении — даже быстрые японские «собачки» отставали, но будь море спокойным, неизбежно бы догнали — но пока везло.
— Сам адмирал Того с шестью броненосцами, у Камимуры четыре «асамоида» и «Такосаго» с «Иосино». Последним идут «чилийцы» и «гарибальдийцы» Девы — запоздали, теперь пытаются догнать. Весь объединенный флот перед нами, из малых крейсеров здесь только отряд Уриу — и как он не утонул в прошлый раз, не понимаю. Действительно, есть то, что не тонет, всегда поверху плавать будет!
От слов Моласа великий князь Кирилл Владимирович засмеялся, сам Макаров только хмыкнул, поглядев на него. Наместник в море на этот раз не пошел, и двоюродный брат царя буквально напросился в штаб Макарова. Но труса великокняжеский отпрыск не праздновал, на берегу старался не только не отсиживаться, но и бывать там реже, а как штабной офицер был весьма деятелен. Даже прежним грехам типа пьянства и хождения по разным неподобающим его положению этуалям прекратил. Занимался перевооружением броненосцев и крейсеров, и с возложенным на него поручением справлялся отлично. Во время перевооружения «Наварина», батарею которого заменили германские 172 мм орудия, денно и нощно находился на броненосце, и меньше чем за месяц все положенные работы провели, поменяв шестидюймовые пушки Обуховского завода на новейшие и мощные изделия Круппа. Жаль, что главный калибр броненосца представляли устаревшие 35-ти калибров двенадцатидюймовые пушки в неуравновешенных башнях, замену которых признали невозможной еще в Петербурге.